Глава двадцать третья
Делфина
В чем-то Итрис и Уэйлан оказались правы. Когда обнаружилось, что тайный задний проход не охраняется, я как раз размышляла над тем, что эти двое во многом бы сошлись во мнении, если б имели несчастье повстречать друг друга.
И прежде всего они бы оказались правы в том, что Звездный двор обленился.
При дворе действительно давно не принимали гостей. А какое дело им до пленников? Все было очевидно не только по неохраняемому пути в подземелье, но и благодаря факту того, что тайным он вовсе не был. Это просто была еще одна лестница, у́же и темнее первой, но она не встречала спускающегося по ней паутиной и крысами. Судя по обшарпанному полу, который вился как над, так и под входом к ряду камер, лестницей все еще пользовались слуги.
Я боялась, что мне будет сложно отыскать Никса, отыскав этот путь и не попавшись при этом кому-нибудь на глаза, но как только вошла, сразу же увидела его камеру. И удивилась.
Всего за пару дней камера преобразилась. Если раньше я думала, что она такая же пустая, как и та, в которой я видела Калдамира, то сейчас ее заполнял небольшой палисадник. Деревья прорастали из земли, а их корни, спутываясь и извиваясь древесной сетью на каменном полу, поддерживали не только стволы и ветви, но и лозы с огромными, усеянными росой листьями, теснившиеся в хрустальном плену. Трава и цветы пробивались сквозь корни и мох, украшавший стены, будто растворившиеся за мшистым полотном.
Растительность была такой густой, что пришлось пройти чуть дальше, чтобы только приметить очертания лесного фейри.
То, что я увидела… разбило мне сердце.
Принц неуклюже сидел на земле, вытянув перед собой ноги. Корни деревьев подвинулись, уступая ему место: он сидел на мягком вереске, пробивавшемся из-под его коленей, вместо жестких корней, устилавших пол камеры там, где он их вырастил. Принц сидел поникшим, словно одурманенный, прикованный взглядом к тому, что барахталось между его вытянутых рук.
Следовало подойти ближе, чтобы рассмотреть, но я колебалась. Сделаю еще шаг, и меня смогут заметить с главной лестницы на противоположном конце зала, а если стража спустится для обхода, они в первую же очередь увидят меня.
Страх разоблачения затмила сосредоточенность взгляда Никса. Мне захотелось увидеть то, что так сильно завладело его вниманием.
Поэтому я сделала всего один шаг вперед и подалась к широкой хрустальной стене, чтобы разглядеть заинтересовавшее меня нечто.
Это был цветок, не похожий ни на один, увиденный мною, ни в королевстве фейри, ни где-либо еще. С каждым виртуозным движением пальцев Никса из сердцевины, наслаиваясь между собой, появлялись новые лепестки оттенков закатного золота и зарничного янтаря. Он словно ткал с помощью магии. От каждого подергивания пальцами и поворота рук вырастали новые части растения, в точности как он и приказывал. Из-за того, как он рос, цветок выглядел почти или по-настоящему живым.
Я поняла, чем восхищался лесной принц, ведь он и сам по себе очаровывал. Можно было стоять и смотреть целую вечность на эту чудную картину, но едва мне пришлось бросить на него взгляд, как Никс заметил чужое присутствие. Я почувствовала, как грусть больно кольнула сердце при виде цветка, завядшего в тот момент, когда его концентрация ослабла: стебель стал коричневым, лепестки свернулись и в конце концов опали мягкими, грустными пятнами погасшей зари на землю.
Этот цветок временно заменял Никсу целый мир. Он вскочил на ноги. Его зеленые глаза вспыхнули, когда различили образ той самой полуфейри. Через секунду ветки и лозы его камеры потянулись к нему, сбив с ног. Они несли его, словно величественные лиственные крылья, пока он не завис на противоположной стороне хрустальной темницы.
Он прижал ладони к хрусталю и наклонился вперед так близко, что прозрачность темницы покрылась потными пятнами от его дыхания.
– Делф, о Делф… Я уже решил, что ты никогда меня не простишь.
Естественно, я пришла не для того, чтобы прощать принца фейри за его предательство, но не нашла в себе сил ему об этом сказать прямо. Ведь его лицо чуть ли не сияло, а восторженная улыбка очаровывала сильнее любого пейзажа. Еще несколько таких мгновений, и я точно не смогу оторваться.
От него. От Никса.
Никс не надел мантию Звездного двора. Вместо этого он создал одежду почвенных оттенков из ткани, сплетенной из нитей того же леса, что он вырастил вокруг себя. Он сшил для себя что-то вроде тоги. На изгибах талии ткань собирали цветочные ленты, которые, следуя каждому движению принца, щедро оголяли его ногу и верхнюю часть бедра.
Должна признать, его чувство стиля мне нравилось. Досадно было бы скрывать его тело хоть на миллиметр больше, чем это было необходимо, и потому он предпочитал не стесняться. Его достоинство едва было прикрыто, и я изо всех сил старалась не засматриваться.
Никс не возражал, подмечая мои неуверенные взгляды, и лишь шире улыбнулся.
Я и забыла, каким был лесной принц в своем естественном состоянии. Мне лишь мельком довелось взглянуть на него в первый день в Аварате и увидеть, что королевские особы могли сотворить при помощи мельчайшей искры магии, покинувшей их давным-давно.
Если раньше во мне жила уверенность в том, что ему невозможно сопротивляться… То теперь во мне поселилась радость от того, что нас разделяет стена. В противном случае не стоило надеяться даже на подобие безопасности.
Этому фейри не нужна была магия, чтобы околдовать меня, но у него была магия, и только эта мысль хотя бы отдаленно сохраняла в голове ясность. Магия ощущалась намного опаснее, если фейри, пользовавшимся ею, был Никс.
Я заставила себя поднять взгляд и не смотреть на Никса, оценивая только лесистое убранство его камеры, а затем возвращаясь к принцу.
– Вроде бы чары у тебя должны были кончиться.
Никс поднял руку, подставив когда-то мягкую, поцелованную солнцем кожу к бледному свету. Золотистый тон кожи слишком быстро поблек, сменился болезненной бледностью. И все же этот оттенок ему шел. Не было нужды сомневаться в том, что любой цвет будет к лицу ошеломительно красивому Никсу. Однако чувство стыда так или иначе пыталось впиться в глотку.
– Я не смог принять браслет, – сказал он, окинув свою голую руку внимательным, беспомощным взглядом.
Я снова оглядела его и коротко кивнула. Заметила, что потеря магии сказалась на нем сильнее всего. Его сердце разбилось, когда погиб его лес. Теперь у него появилась возможность вновь обрести чары, пусть и внутри камеры.
– Понимаю, – спустя мгновение произнесла я. – Не думаю, что тоже смогла бы отказаться от такого.
Секунду казалось, что Никс сбит с толку. Он склонил голову, его лоб слегка сморщился, отчего на мгновение мной овладело неодолимое желание усеять его поцелуями, пока кожа не разгладится.
Осознав мои слова, Никс покачал головой.
– Ах, это? – Он жестом указал на разросшийся вокруг него лес. Даже по мановению руки над травой и цветами их стебли тянулись к нему, стараясь коснуться. – О, причина не в этом. У меня уже давно не было такой магии, так что я уже привык.
– Тогда почему отказался от браслета?
В ответ он посмотрел на меня и вздохнул, приоткрыв губы, чем привлек мой взгляд, надолго задержавшийся на них.
– Всегда не выносил серебро.
– Погоди… погоди, что? Серебро? – Я наконец избавилась от гипнотического воздействия его красоты и снова спросила: – Серебро, металл… У тебя аллергия или что?
– Хуже, – ответил Никс, слегка покачивая головой из стороны в сторону. – Я никогда не мог его носить.
Я не знала, что на это ответить, но Никс с радостью пояснил:
– Из-за него я выгляжу изможденным. На моей коже выглядит ужасно, – продолжал он. Грусть в глазах лесного фейри становилась глубже. – У меня есть принципы, знаешь ли. Я должен их придерживаться, когда становится туго, а иначе кем я буду? Как мне смотреть потом своему народу в глаза?
