не знаю о вас, но вы знаете обо мне еще меньше. Вам не следует бояться. Никого. Особенно меня.
Я слабо улыбнулась и почувствовала боль.
– Все, что мне следует, – это смыть кровь с лица.
23
В моих покоях стояла непривычная суета. Три служанки готовили ванну, две другие расстилали постель.
Видимо, тетя вдруг решила позаботиться обо мне.
Я кивнула служанкам и повернулась к советнику Шэ.
– Яо-гэ, пришли мне вина.
– Я пришлю вам лекарство.
– Яо-гэ!
– Сегодня я ваш лекарь.
Я лишь покорно вздохнула и махнула ему, чтобы он уходил.
Когда двери закрылись, я позволила служанкам помочь мне снять изодранные одеяния и опуститься в чистую воду.
Теперь я чувствовала, как сильно устала. Все мое тело болело. Вода коснулась раны на плече и прожгла ее резью. Казалось, стоит мне расслабиться, тело рассыплется горьким пеплом. Я держала в себе огонь слишком долго. Глупая. Я ведь знала, что это лишь иллюзия. Но мне так хотелось слушать их голоса.
Я задержала дыхание и позволила воде заглотнуть мое лицо.
Тот ветер не мог знать их. Тот ветер не мог знать, что Бай Син обещал мне во сне. «Я же поклялся, что не буду никого любить кроме тебя». Это мое сознание говорило со мной. Это оно говорило мне, что еще помнит их голоса, еще может узнать их. Оно говорило, что я виновата перед ними.
«Глупое дитя, если бы я хотела их смерти, думаешь, не сумела бы сама поквитаться с ними?» Я боялась, что наставница так бы и сказала мне. Она бы не хотела этого. Это было лишь моим желанием. Эта кровь была лишь на моих руках. «И пусть Чи Дянь был иногда жесток, разве он заслужил такого конца? Да разве ты сумела одолеть всех?» Всех? Разве я могла кого-то упустить?
– Госпожа!
Я резко вынырнула.
– Советник Шэ передал…
Служанка держала в руках поднос с двумя чашами.
– Оставь у постели.
– Слушаюсь.
Его отец – ученик Великого Целителя Хань Шуя. Его отец, убитый на Горе Лотоса. Отец Вэй-гэ, убитый там же. Погибшие до рождения своих сыновей. «Они обвинили его в подлом убийстве и отправили моей матери лишь изуродованный труп. Правда в том, что моему отцу незачем было убивать господина Ду». Неужели муж тетушки Цзюань пал от рук отца Шэ Яо? Кровь. Смерть и пустота. И почему она твердила, будто это мой отец убил его? Почему Шэ Яо твердил, что мой отец убил его отца?
Мне не хотелось думать об этом. Они были мертвы, а мы все еще живы. Мы все еще дышали, даже если воздух разъедала боль и несмытая кровь. И пусть. Пусть. Моя голова болела, а глаза устали.
– Госпожа…
Я с трудом посмотрела на служанку.
– Вода остыла.
И правда, холодная.
Яды, противоядия, огонь и ледяной ветер. Стоило мне забраться в постель и укутаться одеялом, мои глаза закрылись.
Но это был страшный сон.
Я вновь и вновь проходила по той тропе. Птица с красными глазами хотела вырвать мне сердце, а огонь опалял тело. Вороны кружили, Вороны забирали мою кровь и выдыхали смерть. И ты… И ты… И я стану лишь тенью. Но девятый Ворон взмахивал крыльями, и я вновь оказывалась в пещере. Я вновь шла, я вновь падала и знала, что выхода нет. Ветер вновь окружал меня стонущей стеной. И я вновь слышала их.
Сон. Всего лишь сон. Я хотела проснуться, я хотела открыть глаза и почувствовать, что огонь исчез, потух, сгинул. Они все звали меня. Снова и снова.
«И пусть Чи Дянь был иногда жесток, разве он заслужил такого конца? Да разве ты сумела одолеть всех?»
Наставница повторяла это снова и снова. Нет, это я повторяла снова и снова. Я сдерживала огонь и позволяла им наступать, чтобы одним разом затушить холодный ветер, чтобы они исчезли, чтобы они перестали. Но я вовсе не хотела, чтобы их голоса умолкли. Сжечь их? Проще было сжечь себя. Я выдохнула и отпустила пламя. Сила меча разорвала меня, но я почти не чувствовала боли.
Я упала, а когда поднялась, со всех ног бросилась к нашим воротам. Ночь, тихая, удушающая, последняя. Я вновь была в Хэши. Я ворвалась в наш двор и рухнула на землю.
Наставница гладила волосы девочки, приникшей к ее коленям.
– Почему?
Ее голос. Мой голос.
Тогда я казалась себе такой взрослой, такой опустошенной. Я спрашивала, и, что бы она ни ответила, я бы приняла, поняла. Я так обещала себе. Но я знала: той девочке было страшно. Ее руки не дрожали от холода пальцев наставницы лишь потому, что страх не давал пошевелиться.
– Если он придет вновь, то я не смогу сохранить свою тайну.
Она не должна была умирать – так. Внезапно. Странно. С пустой тоской и усталостью.
– Нет сожалений хуже, чем те, что нельзя исправить, А Фэнь. Нельзя оставлять сожаления любимым людям. Сожаления любви хуже яда.
Я слушала ее, но не верила. Я лишь пыталась казаться взрослой. Я лишь пыталась понять. Но одно ее слово «яд» холодной нитью сжало горло.
– Тебе больно?
Мой шепот. Я не хотела, чтобы она слышала, как дрожит мой голос.
– Нет, это прекрасный яд.
Я не понимала. Я была готова принять все, но только не эту ложь. Яд разрывал, поднимал кровь, высасывал тепло рук. Мой отец задыхался, я так и не забыла запаха того настоя.
– Ты обещала не лгать мне.
Мой голос все же дрогнул.
– Я не лгу. Это «Призрачный сон». Лучшее творение Хань Шуя.
– Я… мое имя, ты никогда не спрашивала.
Знала ли она, как разрывалось мое сердце? Знала ли она, как много значила для Гао Фэнь? Ее холодные руки, но все еще теплый смех. Теперь я видела, что она улыбалась. Если бы та девочка осмелилась поднять глаза и посмотреть на нее в последний раз, она бы увидела самую прекрасную из улыбок наставницы.
– Кем бы ты ни была, кем бы ни стала, ты всегда будешь моей А Фэнь.
Я не могла смотреть на них. Я закрыла лицо руками. Этот сон был безжалостен. Еще безжалостней той ночи. Я не могла ее спасти. Я не могла попрощаться с ней вновь. Я не могла ее удержать. Беспомощная. У меня даже не было сил смотреть, как закрываются ее глаза.
– Смотри, как дрожит луна, она исчезнет и родится вновь. Обязательно родится.
– Когда?
– Однажды.
Скажи ей, скажи ей еще пару слов! Я сорвалась с земли, но было поздно. Они исчезли. И Юэ Гуан, и ее непослушная ученица. Только увядшая слива и черная ночь.
– Сяо Фэнь, какое же счастье быть одиноким. Будь всегда одинока, сяо Фэнь!
– Цзянь Фэн, – прошептала я.
Но он не обернулся. Он прошел мимо, будто не узнавал меня. Я бросилась за ним и только тогда увидела, что на моих одеждах вышит золотой Трехлапый Ворон, а рука с
