Ты их помнишь?
– Нет.
А она помнила наизусть. Его голос, ломкий и прерывистый, наполнял ее сны, и тогда она плакала о нем, плакала горькими слезами, так, как не плакала ни об отце, ни о себе самой.
– Оксе Харбеа Сакрус Вакс Драгга…
Эвгенидес узнал эти слова.
– Это воззвание к Великой богине на весеннем празднике, – спокойно ответил он. – Ее призывают на помощь тем, кто нуждается. Очень древние слова.
– И она приходит на помощь тем, кто нуждается? К тебе вон не пришла.
– Ваше величество, вам предстоит принять решение, – напомнил ей Эвгенидес. – Времени остается не так уж много.
Наступила тишина. Аттолия задумалась. В основном она думала о медийском после с привлекательным лицом и мимолетной улыбкой.
Эвгенидес ждал.
– Ну ладно. – Королева выпрямилась и посмотрела ему в глаза. – Ты станешь королем Аттолии. Но если хочешь жить, никогда не пей из моего кубка.
– Возле багра лежит весло, – сказал Эвгенидес без малейшего торжества в голосе. – Вам придется грести к пристани.
Он изогнулся всем телом, взялся за румпель рукой, а не крюком и стал рулить. Она подвинулась на скамье и опустила весло в темную воду. Лодка медленно двинулась к крохотной пристани, выступавшей над каменистым пляжем у подножия скал.
Грести королева не умела, и путь до пристани занял добрых полчаса. Аттолия подтянула лодку к берегу, и Эвгенидес вышел. Обернулся, подал ей руку. Когда она тоже очутилась на пристани, он отошел на несколько шагов, закрыл глаза, поднял руки и размял затекшие плечи. Аттолия пошарила в складках платья, отыскивая нож, который всегда носила за пазухой, но его не было. Исчез также и церемониальный кинжал с пояса, и даже крохотный клинок, спрятанный в волосах.
Она обернулась к Эвгенидесу – его глаза были открыты, а в руке лежали веером все три ножа. Он стал подкидывать их в воздух один за другим, ловил за лезвия и подкидывал снова, жонглировал одной рукой. Потом рукоятками вперед протянул королеве. Она заколебалась, ожидая, что он отдернет руку, но он не шелохнулся.
– Возьмите все три, – сказал он.
Она взяла, и он указал на точку под своим сердцем.
– Вонзите сюда снизу вверх, – посоветовал он. – Это чтоб наверняка. Впрочем, можете ударить куда угодно. Результат будет таким же. Потом столкнете меня в воду. Не знаю, смогу ли я плавать с одной рукой.
Аттолия ждала, чувствуя западню. Луна скрылась за облаками. Эвгенидес превратился в темный силуэт на фоне еще более темной воды.
– Прежде чем примете решение, – сказал он, – знайте: я вас люблю.
* * *
Аттолия расхохоталась. Эвгенидес во тьме зарделся.
– Меня всю жизнь окружают лжецы, но такого я не слыхивала, – улыбнулась Аттолия.
– Это чистая правда, – пожал плечами Эвгенидес.
– Это чувство на тебя внезапно нахлынуло? После нашей недавней помолвки?
– Нет, – тихо ответил вор. – Когда я украл Дар Гамиатеса, уже тогда я вас любил. Хотя и сам не понимал. Считал вас исчадием ада, – признался он, склонив голову набок, – но уже любил.
Он продолжил:
– Мой дед, пока был жив, часто приводил меня в ваш дворец, чтобы я сам на всё посмотрел. Однажды там шел праздник с музыкой и танцами, дворец был полон народу. Я пошел в огород и спрятался, так как думал, что там никого нет. И пока я прятался, распахнулась дверь из оранжереи, и вошли вы. Одна. Я смотрел, как вы идете между капустными грядками, как танцуете под апельсиновыми деревьями. Я был там, сидел на дереве.
Аттолия удивленно распахнула глаза. Вспомнила тот вечер, когда танцевала под апельсинами.
– И сколько тебе было лет? – спросила она. – Шесть?
– Да уж побольше, – улыбнулся воспоминаниям Эвгенидес.
– Детская влюбленность, – сказала королева.
– Детская влюбленность не может выдержать ампутацию, ваше величество.
– Тебе еще повезло, что я отрубила тебе руку, а не вырезала сердце, – с жестокостью произнесла Аттолия. – Считаешь, что до сих пор любишь меня?
– Да.
– И думаешь, я тебе поверю?
Эвгенидес пожал плечами:
– Можете убить меня на месте, ваше величество, и покончим с этим.
Он видел, как она в белом платье танцевала в лунном свете, представляя себе, будто движется вместе с друзьями в хороводе на празднике урожая. Танцевала, широко раскинув руки, словно обнимая невидимых сестер и подруг, существовавших только в ее воображении, и он никогда не видел ничего красивее – и печальнее. Вспомнил, как вспыхнула она, когда он назвал ее жестокой. Впоследствии, когда волшебник предложил поставлять ему материалы более свежие, чем хранились в его библиотеке, Эвгенидес охотно согласился и внимательно читал всё, что ему присылали. Пытался понять, кто она – зверь в человеческом облике, каким ее называли, или всего лишь одинокая женщина, которой приходится править страной без поддержки собственных баронов. В конце концов он принял совет, данный дедом много лет назад, и решил пойти посмотреть сам.
– Я люблю тебя, – сказал он. – Можешь мне поверить.
Аттолия задержала на нем взгляд, не выпуская ножа из рук. Потом сунула клинок обратно в стеганый футляр за пазухой платья и шагнула вперед. Коснулась ладонью его щеки. Он застыл как громом пораженный.
– Верю я вот во что, – сказала она. – На вершине этой лестницы тебя ждут друзья, и, если я поднимусь туда без тебя, мне не жить.
– У тебя есть лодка. – Согретый теплом ее ладони, он не шелохнулся.
– Ты не привязал ее, и она уплыла. Если я даже доберусь до нее, смогу ли на веслах пройти мимо рифов?
– Нет.
– Тогда идем наверх вместе, – решила королева и отвернулась от него.
Лестница, ведущая с пляжа, была вырублена в скальной расщелине. Время от времени расщелину перекрывали деревянные ступени, помогавшие перебраться на другой край. Эвгенидес пропустил королеву вперед, чтобы она могла выбрать скорость подъема и чтобы не спускать с нее глаз. Подъем помог ей согреться и размять мышцы, но ноги в войлочных туфельках все равно промокли и замерзли. Каждый шаг давался с трудом. Она то и дело проверяла, на месте ли ножи. И на каждом повороте, где деревянный мостик вел на другую сторону узкого ущелья, оборачивалась поговорить с Эвгенидесом. Он осторожно держался подальше, чтобы не попасть под удар.
– Ты не подкупал Эфкиса, – сказала она.
– Верно, – ответил Эвгенидес. – Это была ложь. И никакого королевского гонца не было. Лейтенантом был мой родственник Кродес. Он много месяцев тренировал аттолийское произношение. А почтовую сумку гонца мы позаимствовали в вашем посольстве в Эддисе.
– Но вам удалось провести людей мимо сторожевых постов Эфкиса. И пушки, – сказала она. – Одиннадцать пушек. Как вы провезли их мимо него?
– Они деревянные.
– Деревянные?
– Деревянные, – подтвердил Эвгенидес. – Ненастоящие. Мы перевезли их вниз по Сеперкии на одном корабле, потом выбросили через борт и вплавь доставили к берегу.
– Мерзавец, – выдавила Аттолия.
– Отнюдь. – По лицу Эвгенидеса на миг промелькнула улыбка – та же самая, запомнившаяся Аттолии улыбка лучника, попавшего в цель. Промелькнула и вмиг исчезла.
Аттолия снова начала подъем. Она нарочно не оглядывалась на Эвгенидеса. Карабкалась остервенело, вымещая гнев на ступеньках. Эвгенидес шел сзади, слышал, как ее дыхание становится все тяжелее, ждал, пока она устанет и замедлит шаг. Но королева взяла темп и отказывалась его сбавлять. Стараясь дышать не запыхавшись, упрямо шла вперед.
– Ваше величество, – окликнул Эвгенидес.
Королева остановилась и свирепо оглянулась на него. А он всего лишь хотел, чтобы она остановилась, надеялся, что когда она снова тронется в путь, то пойдет медленнее. Посмотрел на нее снизу вверх – и от ее красоты и презрения язык прилип к гортани.
– Надеюсь, вам понравились сережки, – неуклюже молвил он.
Казалось, он слышит, как кровь бьется у нее в жилах и заливает щеки яростью.
Она ядовито ответила:
– Мне могут понравиться те сережки? Или понравится идти замуж за мальчишку-подростка? За козлонога с одной рукой? – Так на равнинах грубо называли горцев Эддиса. – Когда мне искренне захочется выйти за тебя, тогда я и надену те сережки. Не жди и не надейся,
