камыши. В то время как одинокий старкрест кружил над головой, она перескочила через мост и покинула дворец из слоновой кости, оставив за собой темноту.
На другой стороне реки, за мельницей, в лунном свете мерцали мощеные улицы Эшлинна. Из таверн доносился запах сладкого дыма и эля, сопровождаемый отдаленно звучащим смехом. Рен проскользнула незамеченной, капюшон ее плаща скрывал ее лицо в тени.
Она прошла мимо таверны «Воющий волк», когда краснолицего мужчину, выкрикивающего непристойности, выкинули носом вперед. Затем она пересекла улицу, спеша мимо кузнецов, а затем извозчиков, туда, где окраина города томилась во тьме. Но память Рен прояснилась, и Эшлинн все еще соответствовал картам, которые Банба заставляла ее изучать снова и снова. Она насчитала шесть переулков, прежде чем свернуть на узкую улочку, где через мутное окно виднелась единственная свеча.
Кривая вывеска над дверью гласила: «Аптека Альвины».
Колокольчик звякнул, когда Рен толкнула дверь.
– Мы закрыты, – раздался хриплый от возраста женский голос, – приходите завтра.
– Корень дьявола. – Рен бросила три золотые монеты на прилавок, заваленный стеклянными банками с сушеными травами и мертвыми насекомыми. Полки на стенах были загромождены стеклянными сосудами так плотно, что многие из них невозможно было разглядеть. – И тогда я уйду.
Альвина вышла из темноты. У нее были длинные иссиня-черные волосы, а темные глаза казались древними.
– Яд запрещен, – осторожно произнесла она, – мы не продаем его здесь.
Рен бросила еще три золотые монеты на прилавок.
– Нет, продаете.
Глаза женщины метнулись от монет к складкам плаща Рен, где за корсажем был спрятан кошелек Розы.
– Это много монет для такой молодой девушки.
– Этого достаточно?
Молчание затянулось, женщина мысленно взвешивала риск. Затем она приставила лестницу к полкам и поднялась до самого верха, где банки были пыльными и нечитаемыми. Та, которую она принесла, была не больше наперстка, наполненного мелким белым порошком.
– Он без вкуса. Без запаха. И быстрый.
Рен улыбнулась:
– Я знаю.
Женщина убрала деньги в карман:
– Откуда милая молодая девушка может знать что-то подобное?
Рен убрала корень дьявола в карман своего плаща:
– Я изучила этот вопрос.
Свободной рукой она достала пригоршню лепестков роз из мешочка на поясе.
Женщина улыбнулась, обнажив два ряда желтых зубов.
– Будь осторожна, принцесса. Яд может быть неощутим, но рука, что подсыпает его, должна быть незаметной.
– Так и будет! – Рен выбросила свободную руку и схватила женщину за горло. – От земли до праха, я выбираю за тебя, и ты не видела, не слышала меня.
Лепестки исчезли, когда она осыпала ими Альвину, оставив после себя слабое мерцание.
Женщина моргнула, сделав шаг назад.
– Мы закрыты, – неуверенно произнесла она, – приходите завтра.
Рен отступила в тень и в следующее мгновение исчезла. Усмешка, спрятанная под капюшоном, играла на ее губах. Порыв прохладного воздуха коснулся ее щек, когда она возвращалась по мощеным улицам Эшлинна.
Она подумала о своей бабушке, ухмыляющейся за полмира отсюда. Два лета назад, когда дни были длинными и светлыми, а вода в море потеплела, Банба сидела с Рен на скалистых утесах и играла с ней с ядами. Их голые ноги болтались рядом, она дала Рен три флакона: один был наполнен ярко-красной жидкостью, другой – прозрачной, а последний – темно-фиолетовой.
– Выбери, какой мне нужно выпить. И хорошо подумай, маленькая птичка. Мне уготовано еще много лет и столько же дел.
Рен сидела под палящим солнцем, ее щеки сильно загорели, пока она выбирала флакон. Сначала она отложила в сторону красный, уверенная, что это яд.
– Хорошая девочка, – сказала Банба, опрокидывая его в бурлящее море. – Это кишки рифовой бородавчатки. Из-за них я бы слегла на три дня и три ночи.
Рен долго выбирала из двух оставшихся флаконов, она нюхала и взбалтывала содержимое, наконец швырнула фиолетовый флакон со скалы и услышала, как он разбился о камни. С непоколебимой уверенностью она протянула прозрачную жидкость Банбе, которая быстро выпила ее. Только когда бабушку начало тошнить, Рен поняла, что ошиблась. Банба вложила пустой флакон ей в руку.
– Это была белладонна, – простонала она. – Достаточно сильная, чтобы причинить вред, но не убить. Теперь ты будешь заботиться обо мне, пока я не поправлюсь.
Рен неуклюже поднялась на ноги, взвалив на плечи бабушку. Пока они спускались с утесов, она извинялась так сильно, что у нее перехватило дыхание.
– Зачем ты выпила ее, Банба? Ты не обязана была делать это.
Банба обняла Рен, морщась от дискомфорта.
– Я выпила ее, чтобы преподать тебе урок, – увидев встревоженный взгляд Рен, она выдавила из себя подобие улыбки. – Если ты захочешь поиграть с ядами, изучи их сначала. И в следующий раз, когда соберешься выбросить в море мое вино, сначала спроси меня.
Затем ее вырвало на песок, Рен отвела глаза, проклиная свою ошибку.
И тогда она пообещала самой себе, что, пока жива, она больше никогда не подведет свою бабушку.
Надежно спрятав пузырек с ядом за корсет, Рен проскочила через город Эшлинн. Зачем так быстро заканчивать такой успешный вечер? Она вырвалась из драгоценного расписания Чапмана и бдительных глаз дворца на ночь по собственному выбору и намеревалась извлечь из этого максимальную пользу. Свет свечей мерцал в окнах «Воющего волка», маня ее зайти. Она оглядела помещение. Гуляки с затуманенными глазами держали кружки с элем. В углу стройный мужчина, прищурившись, приглашающе облизнул губы.
Рен показала ему средний палец, прежде чем устроиться за стойкой бара. Она бросила на прилавок золотую монету.
– Что-нибудь с пузырьками, пожалуйста. Сдачу можешь оставить себе.
Девушка за стойкой схватила монету:
– У меня есть немного гевранской ледяной шипучки, но честно предупреждаю, дорогая, она не для слабаков.
Рен растянула губы:
– Что ж, мне подходит.
Рен не пила спиртного с тех пор, как три луны назад произошел инцидент с Шеном. Торговое судно торговца выбросило на риф близ Орты, подарив двенадцать бочек пряного рома неспокойным морям. Волны – и немного магии бури ее подруги Ровены – подкатили бочки прямо к ним, и они провели вечер,
