во весь голос.
– Вот мы, добрые соседи, у вашего порога. Так позвольте, так позвольте, так позвольте спеть вам хоть немного!
Закончив куплет, она коротко оглянулась на остальных, и Аннуил подняла вверх большой палец.
Холли уже собралась стучать еще раз, когда изнутри, слегка приглушённый дверьми, раздался ответный куплет, пропетый хорошо поставленным голосом. Сначала её скрутила паника: «А что я должна делать дальше?» А потом она сменилась кристальным спокойствием, как это часто случалось в стрессовой ситуации на работе. Проблемы всегда её бодрили, маня ещё не взятыми планками, так почему что-то должно измениться сейчас?
Холли глубоко вдохнула и запела дальше, слова легко выстроились в рифмованные строки: что-то всплывало из памяти, ещё с тех времен, когда сквозь дверь песенную перебранку вела бабушка, что-то Холли додумывала на ходу. Аннуил даже не пришлось ей подсказывать, хоть она и подбежала к Холли вплотную, чуть ли не подскакивая от нетерпения.
Холли обменялась с хозяином дома ещё парой-тройкой куплетов, всё дальше и дальше уходя от традиционных отговорок, легко рифмуя забавные зимние загадки и заклиная неуступчивого хозяина и древними богами, и христианскими святыми. Она даже раскраснелась и машинально расстегнула несколько верхних пуговиц камзола.
Наконец, утомленный перебранкой хозяин распахнул перед ними свои двери, но внутрь не пригласил, вынес на большом подносе несколько бутербродов и запечатанную бутылку хорошего коньяка.
– Не серчай, Мари Луид, но в холостяцком доме большего и не найти.
Холли жадно глотнула выпивку, только сейчас ощутив, как саднит горло.
– Хорошая перебранка вышла, – широко улыбнулась Аннуил, вытирая губы и передавая бутылку Марху. – Посытнее хлеба будет!
И они двинулись дальше, на ходу дожевывая бутерброды. Холод пощипывал щёки, но в груди разливалось тепло, такое же золотое, как огни гирлянд, и Холли чувствовала себя счастливой.
3
Они уходили всё дальше от центра, и Холли уверенно вела остальных за собой, твёрдой рукой сжимая поводья Мари Луид. Их встречали по-разному – кто-то охотно откликался на песни, кто-то спешил отделаться угощением, кто-то пенял на время, катившееся всё ближе к полуночи. Достойные соперники встречались ещё дважды, одному даже удалось перепеть Холли и закончить перебранку в свою пользу, но он всё равно вынес угощение и похвалил чучело Мари Луид – «жуткая, словно настоящий скелет!».
Холли, опьянённая не столько вином, элем и коньяком, сколько бурлящей, почти позабытой детской радостью, не замечала, как становится всё темнее и холоднее, как острой россыпью вспыхивают звёзды на безлунном небе, как глаза её друзей отражают странное и чуждое мерцание.
Следующий дом выбрал Дэлвин. Он просто остановился у двери и не двинулся с места, и Холли, едва не споткнулась, не успев выпустить поводья из рук. Дом ничем не выделялся среди прочих, даже, пожалуй, был победнее и ухаживали за ним хуже.
– Ты уверен? – беззаботно уточнила она у Дэлвина. – Мне кажется, здесь ловить нечего.
Вместо него хрипло ответила Аннуил:
– О, цветочек, я знаю, здесь нас ждёт нечто особенное!
И она несколько раз громко стукнула в дверь. Почти сразу изнутри крикнули, словно хозяин караулил сразу за порогом:
– Кто там? Убирайтесь прочь, мы никого не ждём!
Холли улыбнулась и звонко запела, уже предвкушая, как за дверью раздастся облегчённый смех и их снова встретят вином и пирогами. Но не успела она допеть первый куплет, как изнутри снова закричали, перебивая:
– Убирайтесь прочь! Хватит вопить под окнами!
Холли сбилась и растерянно отступила назад. Окна дома так и оставались тёмными, зато замелькали огни у соседей. Впервые за ночь Холли почувствовала укусы холода и остро осознала, как может выглядеть агрессивно ломящаяся в дом компания, которую гонят от порога.
– Раз нам здесь так не рады, – дрогнувшим голосом предложила она, – может, вернёмся ближе к центру? Или просто – вернёмся? Уже действительно поздно.
– О нет, – в глазах Аннуил разгорался зловещий болотный огонь, – ночь в самом разгаре и вассейлинг тоже!
А Дэлвин шагнул к дверям и несколько раз стукнул по ним кулаком. Холли поспешно моргнула – ей показалось, что от его ударов по тёмному дереву разбегаются стрелочки изморози.
В нескольких домах зажёгся свет, Холли заметила силуэты людей, любопытно приникших к стёклам.
Она занервничала. Весёлый маскарад превращался во что-то не совсем законное.
– Ребят, хватит. Идём к другому дому, да хоть к соседям, там нас явно встретят лучше!
– Нам нужен этот.
Сначала Холли даже не поняла, кто это сказал, слишком низко и незнакомо прозвучал голос. Неужели Марх? Но нет, она видела его, он молчал. Не сразу она смогла осознать, что это сказал Дэлвин. Зачем он так пугает?
Холли сглотнула, шагнула к жениху, коснулась его плеча сквозь тонкую, неестественно ледяную простыню, прошептала сдавленно:
– Дэлвин, пожалуйста… не надо.
Но он снова поднял кулак и забарабанил в дверь. Теперь Холли отчётливо видела, как иней бежит по дереву, и оно трещит, не выдерживая мороза, лопается и расходится по волокнам. Спустя десяток секунд дверь перекосило. Марх отодвинул Холли в сторону и выбил её одним ударом.
– Дэлвин! Марх, не надо!
Аннуил втолкнула её внутрь, в пыльную сухую темноту.
– Так-так-так, – нараспев протянула она, помахивая метёлкой, – кто здесь не чтит традиций, не ждёт гостей, не готовит угощение?
Растрёпанный кряжистый мужчина попятился вглубь дома, губы его дрожали. Словно вся злость, вся смелость враз его покинули, стоило двери рухнуть. Он всё ещё сжимал кочергу, но даже не пытался сопротивляться, когда Марх легко выдернул её из рук.
– П-п-пожалуйста, уходите, – дрожащим голосом попросил он.
Холли стало его жалко, и она попыталась его успокоить, чтоб приглушить жгучий стыд за разошедшихся друзей:
– Не бойтесь, просто угостите нас, и мы уйдём.
– О нет, цветочек, о нет! Одним угощением он не отделается!
Аннуил вихрем прошлась по прихожей, смахивая вещи на пол, Марх неумолимо оттеснял хозяина вглубь дома, а тот даже кричать уже не мог, не сводил взгляда с Мари Луид, высокой, призрачно белеющей в темноте, невыносимо жуткой среди обыденных стен и разбросанных вещей. Стеклянные глаза тлели зеленоватым светом. И когда только Дэлвин и Аннуил намазали их фосфором? На улице же они не светились!
– Где он? – снова заговорил Дэлвин низким и жутким голосом, и казалось, что этот голос звучит из черепа, рождается прямо в пасти, среди крупных белых зубов. – Где твоя плата, глупый человек?
– Я н-не… понимаю, о чём вы!
Мари Луид плавно повела головой, и Марх с Аннуил сорвались с места. На пол полетели книги с полок, мелкие фигурки с камина, Аннуил метлой выгребла золу и разбросала её по полу, чёрные хлопья поднялись в воздух. С дребезгом билась посуда на кухне.
Холли стояла, ни жива ни мертва, словно сонным параличом скованная, и даже зажмуриться не могла. Память захлестнула её и потащила на дно, в Рождественскую ночь пятнадцать лет назад.
До Рождества час.
Холли прячется в самом тёмном углу гостиной, среди книжных полок, в самом тихом и тёмном месте. В сложенных ладошках она баюкает матовые осколки ёлочного шара, и ей кажется, что белые стёклышки льдинками тают в её пальцах. В уголках глаз колются мелкие слёзы, и Холли дышит быстро и судорожно, пытаясь сдержать рыдания и не разреветься, словно маленькая девчонка.
Хотя она и есть маленькая девчонка.
Родители ушли праздновать к тётушке Рэйчел, оставив Фреда за старшего, позволив ему собрать друзей, которых он уже год не видел. Вот они и смеются на кухне, и оттуда пахнет горячо, вкусно и пряно, и Холли глотает слюну, но не выходит из своего убежища, так и не простив брату пренебрежения. Ничего, он вспомнит, ещё обязательно вспомнит о ней! Пусть тогда волнуется и ищет!
Но он не вспоминает.
Липкая темнота приникает к окнам, заглядывает в дом, и Холли сжимается, словно прячась от чужого взгляда. Бабушка говорила: чуешь, что злой глаз на тебя лёг – сожми в кармане веточку боярышника, или ягоды рябины перебери, или крестик на худой случай на груди сожми, и беда тебя обойдёт. Но у Холли нет ни боярышника, ни рябины, ни даже крестика на груди.
И бабушки тоже больше нет. Не к кому прибежать за утешением.
Резкий требовательный стук в дверь сотрясает дом, и колючий сквозняк проносится по полу, кусает ноги. Друзья брата на секунду затихают и снова разражаются смешками и догадками: родители вернулись? Или опоздавшие нагрянули? Так ведь не ждём никого!
Стрелки близятся к полуночи.
Снова вспоминается бабушка, строго запрещавшая открывать дверь незнакомцам в зимние ночи. Пока жива была – всегда сама вставала и шла к двери, не отпирая, гнала прочь тех, кто посмел прийти, и всё было хорошо.
Фред об этом, конечно не помнит. Холли бросается к
