опять взял конверт. Вынул из него акварельный рисунок на хорошей слоновой бумаге.
Крупный план: На листке нарисован холм, крест и надпись:
Смерть кровопийцам - чекистам!
Срубов вслух:
- Ну-ну...
И бросил рисунок в корзину.
Мудыня обернулся вопросительно у двери:
- Товарищ Срубов?
Срубов замахал на него рукой:
- Не до тебя, Ванька. Иди...
Сцена 20. Коридор ГубЧК. Интерьер. День. Зима.
Мудыня выходит в коридор. Аккуратно закрывает за собой дверь.
На двери табличка:
ПредседательГубЧК
Сцена 21.Фойе клуба ГубЧК. Интерьер. День. Зима.
Ванда Клембовская, переводчица ГубЧК, играет на фортепиано “Прелюд” Рахманинова.
Красноармейцы батальона ВЧК режутся в шашки, лузгая семечки прямо на пол.
1-й красноармеец:
- Вечно эта Клембовская что-то непонятное играет...
2-й красноармеец:
- На то у них и воспитание буржуйское. Языки знает - за то и держат. А то бы давно уже...
И провел большим пальцем по горлу.
Сцена 22. Зал клуба ГубЧК. Интерьер. День. Зима.
В зале заседание комячейки. Докладывает Пепел:
- Инструкция - есть никакой фолозофий. Инструкция - есть прикас. Чрезвычайная комиссия - есть орган борьбы и в острые моменты Революция имеет право накладывать, при необходимость пресечения или прекратить незаконных действий, наказание в административном порядке, но не судом, как то: штрафы, высылки, расстрелы и тому подобный...
Члены комячейки ГубЧК аккуратно напряжены, как гончие перед гоном зайца.
Сцена 23. Улица перед ГубЧК. Натура. Ночь. Зима.
Идет редкий народ. Месит ногами грязный снег, торопясь побыстрее скрыться с этого жуткого места, в относительную безопасность жилищ.
Сцена 24. Двор ГубЧК. Натура. Ночь. Зима.
На дворе затопали стальные ноги грузовиков. По всему каменному дому дрожь.
Сцена 25. Улица перед ГубЧК. Натура. Ночь. Зима.
От шума моторов вздрогнула старушка, остановившись, втянула голову в плечи.
Санки сзади ударили её по ногам.
Воровато оглянувшись на чугунные ворота ЧК, она быстро дробно и мелко перекрестившись на ближайший церковный купол, запричитала:
- Прости нас, Господи, и помилуй нас грешных, ибо не ведаем, что творим.
Сцена 26. Кабинет Срубова. Павильон. Ночь. Зима.
На третьем этаже, у Срубова, звякнули медные крышечки мраморного чернильного прибора.
Срубов побледнел.
Члены коллегии и следователь торопливо закурили.
Сцена 27.Камера в подвале. Павильон. Ночь. Зима.
В подвале отец Василий поднял над головой нагрудный крест:
- Братия и сестры, помолимся в последний час.
Темно-зеленая ряса, живот, расплывшийся к низу, череп лысый, круглый - просвирка заплесневелая. Стал в угол, крестом осеняя камеру.
С нар, шурша, сползали черные тени.
К полу припадали со стоном.
В углу, за спинами, прапорщик Скачков с жаром шептал в ухо поручику Снежицкому:
- Не могу я сам себя порешить. Тебе легко - ты атеист. Но и под комиссарскую пулю - много чести красножопым. -
Шептал, а сам, не глядя, подтяжки с себя срывал, сыпал пуговицами с пояса.
- Задуши меня, будь братом. А тебе - вот.
И протянул ему осколок бутылочного стекла, тускло блестящего бурой зеленью.
Отец Василий:
- Во имя Отца и Сына и Святаго Духа...
Сцена 28. Двор ГубЧК. Натура. Ночь. Зима.
А автомобили стучали в темном дворе моторами.
Сцена 29. Камера в подвале. Павильон. Ночь. Зима.
Жирной волосатой змеей выгнулась из широкого рукава рука с крестом.
Поднимались с пола бледные люди.
Мертвые, тухнущие глаза лезли из орбит.
Отчетливо крест в полумраке камеры не виден, а только серебряная полоска.
Последним, из-за голов, вообще мерещится зловещая сверкающая звезда.
Остальные - пустоту черную.
У отца Василия язык прилип к нёбу, к губам. Губы лиловые, холодные:
-... паки Господу помолимся-я-я...
На серых стенах холодный пот.
В углу бежевые кружева мерзлоты.
Листьями опавшими шелестели по потолку слова молитв. Метались люди. Они тоже были в холодном поту, как стены, но дрожали.
А стены неподвижны - в них нерушимая твердость камня.
В углу, за спинами, атеистов, не принимавших участия в молитве, синея, хрипел прапорщик Скачков. Короткой петлей из подтяжек его душил Смирницкий. Офицер торопился, боялся - не заметили бы. Повертывался к двери широкой спиной. Голову Скачкова зажимал между колен и тянул.
Скачков хрипел.
Сцена 30. Кабинет Срубова. Павильон. Ночь. Зима.
На коменданте красная гусарская фуражка, красные галифе, темно-синяя гимнастерка, коричневая английская портупея через плечо, кривой маузер из-за пояса без кобуры. У него бритое румяное лицо куклы из окна парикмахерской. Вошел в кабинет бесшумно. В дверях вытянулся, застыл.
Срубов чуть приподнял голову:
- Готово?
Комендант ответил коротко, почти крикнул:
- Готово!
И замер. Только глаза с колющими точками зрачков, с острым стеклянным блеском были неспокойны.
У Срубова и других сидящих в кабинете глаза
