просто приказала им молчать.
Пророчество мы и в самом деле продолжили переводить — правда, совсем недолго…
…
А ночью я опять проснулся от тепла, растекающегося по всему телу, и из ладоней Аманы опять падали те же золотые искры…
На третий день наших новых отношений я впервые заметил странное выражение, с каким Амана разглядывала свои ладони. Она сжимала и разжимала пальцы, поворачивала руки то так, то эдак, будто пыталась найти на них что-то — и хмурилась, растерянно и недовольно.
На мое появление и вопрос о том, что она делает, часто заморгала, потом улыбнулась, покачала головой и быстро перевела разговор на другое.
Однако то же самое случилось и на четвертый день. И на пятый. А еще на пятый день ее улыбка, обращенная ко мне, впервые за все время напомнила маску — отличную, великолепно сделанную, идеально отрепетированную, но все же маску. Почему? И что пряталось за ней? Что именно Амана не хотела мне показывать?
Это было уже не просто странно. Это уже мне очень не нравилось.
— Нет-нет, Рейн, ты ничем меня не обидел, — Амана покачала головой на мои вопросы. — Абсолютно ничем. Все хорошо, правда.
«Неправда», — выдала улыбка-маска. А потом эта маска и вовсе пошла трещинами, и я на миг уловил реальные эмоции — Амана была печальна и расстроена, и это было напрямую связано со мной.
Но почему? Что я сделал не так? Или не сделал, а сказал? В памяти у меня не отложилось ничего, что могло бы объяснить происходящее.
Расспрашивать дальше не получилось — Амана вдруг резко вспомнила о срочных делах и убежала прежде, чем я успел сказать что-то еще, оставив меня в одиночестве.
Вечером пятого дня все вновь казалось нормальным. Даже хорошим. И маски на ее лице не было, только искренние чувства… Но огненные искры этой ночью не растекались приятным теплом, а обжигали, как настоящее пламя, и о том, чтобы вновь заснуть, не могло быть и речи.
— Бесполезно, — прошептала Амана в тот момент, когда я уже собрался остановить ее магию, и последние искры затрепетали и погасли. — Это все бесполезно…
— О чем ты? — спросил я.
Она подняла на меня глаза. Солнце еще не взошло, но света уже хватало, чтобы во всех деталях разглядеть лицо. Ее глаза блестели неестественно ярко — как бывает от непролитых слез.
— Пусто. Искры нет. Что бы я ни делала, ее нет. Даже самой крохотной, даже намека!
— О чем ты…? — я, кажется, понимал, о чем она говорила, но все же надеялся, что ошибаюсь.
— Искра. Ее нет. Ты не влюблен в меня и, кажется, неспособен полюбить.
— Это невозможно! — вырвалось у меня.
Слова Аманы звучали абсурдно, вот только она верила в то, что говорила. Никаких больше масок — все эмоции были открыты.
— Я пыталась разжечь искру с того дня, как мы ступили на корневые земли, но ничего не получалось. Пусто. Темно. Но я говорила себе, что дело в том, что моя магия ослабела за время пребывания в Гаргунгольме и в том, что ты еще не прошел инициацию. Я уверяла себя, что все изменится, как только ты тоже станешь магом.
Она подняла руку и вытерла глаза.
— Ничего не изменилось. Не изменилось, даже когда я попробовала последнее средство — эти искры. Все бесполезно.
— Но я люблю тебя! Я знаю, что люблю тебя! — я говорил о своих чувствах и раньше, но Амана лишь улыбалась и никогда не отвечала. И это было нормально — так я думал. Нужно было лишь подождать…
Сейчас улыбки на ее лице не было. Когда она посмотрела мне в глаза, ее собственные были полны грусти.
— Не любишь. Тебе лишь кажется. Так бывает.
Я затряс головой. Мне не казалось. Я знал, что люблю. Я был готов рисковать жизнью, лишь бы у Аманы все было хорошо. Я хотел всегда быть с ней и только с ней. Чтобы мы поженились, и родили детей, и жили вместе, и состарились вместе…
— Возможно, дело в твоем происхождении от амрана, — добавила она. — Возможно, эти демоны — белые пауки, верно? — неспособны любить. Как… как мы, как аль-Ифрит. Возможно, мы с тобой слишком похожи, чтобы у нас что-то получилось.
— Нет, — сказал я, и мой голос прозвучал непривычно хрипло. — Это не так. Это неправильно.
— Прости, — Амана вздохнула и потянулась за одеждой.
— Ну пусть даже нет искры, — сказал я торопливо, борясь с чувством, что если она сейчас вот так уйдет, то ничего уже нельзя будет изменить. — Пусть так. Почему мы не можем быть вместе без нее? Я ведь тебе нравлюсь! Нам ведь хорошо вместе!
Амана ответила не сразу.
— Ты этого, конечно, не знаешь, — сказала медленно. — Но нам так нельзя. Нам, аль-Ифрит. Близость без любви для нас означает потерю магии. Несколько дней, вот как сейчас, относительно безопасны, но я не хочу искушать судьбу.
— Потеря магии, — повторил я растерянно. Если это было правдой, то для сильного мага такая перспектива действительно являлась одной из самых страшных угроз.
Амана застегнула на своей блузке последние пуговицы и встала. Посмотрела на меня долгим печальным взглядом. Наверное, я выглядел не лучшим образом, потому что к печали в ее глазах добавилось чувство вины.
— Все будет хорошо, Рейн, — сказала она мягко. — Все будет хорошо.
* * *
Несмотря на те детали в поведении Аманы, которые насторожили меня в предыдущие дни, все случилось слишком внезапно. После того, как за ней закрылась дверь, я какое-то время сидел, не шевелясь, в состоянии непонятного ступора. Лишь когда мне на лицо легли первые лучи поднявшегося над горизонтом солнца, это оцепенения ушло. Теперь я ощущал сильнейшую потребность уйти отсюда. Из своих покоев. Из замка. Из корневых земель…
Нет, из корневых земель мне уходить было нельзя — я все еще оставался преступником, разыскиваемым по всей Империи, — но хотя бы из замка. Куда-нибудь. Куда глаза глядят.
Отвлечься…
Идеальным вариантом было бы какое-нибудь сражение. Рубить и колоть, выплеснуть все эти чувства, что во мне теснились. Но вряд ли кто-то начнет небольшую войну прямо сейчас только для моего душевного успокоения.
Вокруг замковых башен уже вовсю сновали слуги, но господа, похоже, все еще спали.
