приходят в движение, они непременно перемалывают жизни обычных людей.
Не в пример северной части, где повсеместно господствовало скотоводство, почти все поля в центральных землях империи Играх занимали посевные угодья. На необъятных нивах колосились самые разные культуры. Дух захватывало от вида бескрайних просторов. Осенью поспевшие пшеница, рожь и овес окрашивали землю в золотистый цвет. Волнующаяся желтая скатерть стелилась на многие лиги окрест. Человека, идущего по этим полям, можно было легко разглядеть издалека.
Вот и теперь очередной нарочный спешил с важными новостями из одной захудалой деревеньки в главный окружной город. Судя по тому, как он плотно сжимал кожаную суму, дело не терпело отлагательств. Пыль въелась в одежду, а под глазами выступили синяки – утомительная дорога отобрала у путника почти все силы.
– Всегда думал, что путь до города куда короче, – ворчал нарочный, а сам с надеждой вглядывался вдаль – не показалось ли первых застав.
Утром он по срочному делу отбыл из своей деревни в Фьюгрейв. Сначала все складывалось прекрасно. Местный фермер, который ехал по делам в соседнее селение, с радостью согласился на веселую компанию. Так гонец сократил дорогу и на радостях заскочил перекусить в маленькую придорожную харчевню под названием «Нежный поросенок». До города, по его расчетам, оставалась пара битых лиг.
– За час точно управлюсь! Передам письмо и, может, успею заскочить на местный рынок или в таверну, – думал он, радуясь тому, как быстро удавалось выполнить поручение. На молодом человеке лежала огромная ответственность, можно сказать, судьба целой деревни. Важность распирала его изнутри, он выпятил грудь и похожий на скороходный шлюп прибавил ходу.
Солнце вошло в зенит. Для осеннего дня жара вокруг стояла неумолимая, от земли исходило знойное испарение. Голова гонца пошла кругом. От продолжительного перехода на ступнях вздулись мозоли, а сами ноги подгибались от долгой ходьбы. Нарочный обвел усталыми глазами равнину в поисках места для отдыха, но, не найдя ничего подходящего, с тяжелым вздохом продолжил путь.
Тропинка нисколько не заботилась о страданиях бедного путника и беззаботно ерзала меж посевов. На пути изредка встречались небольшие овраги и канавки. От жара некогда влажная земля ссохлась и пошла трещинами.
– Боги, прошу, ниспошлите чудо! Простите, если провинился, – еле слышно пролепетал путник. Он успел позабыть про таверну, богато украшенные лавки и развлечения. На самом деле, теперь его мало беспокоило и важное задание, с которым, со слов его поручителя, справиться мог лишь он один.
Небеса между тем, кажется, услышали его молитву. Дорожка вильнула влево и вывела его к небольшому источнику. Вокруг воды росли ветвистые деревья и кусты с огромными темно-зелеными листьями. Нисколько не смутившись их странного вида, нарочный припал к воде и вдоволь напился. Он черпал целебную влагу целыми пригоршнями, омыл лицо и шею. В приятной тени растений гонец укрылся от зноя и пекшего солнца, растянулся на траве, заложил руки за голову и стал наслаждаться прохладой, шедшей от источника. К чему было куда-то торопиться? Все равно про запас у него имелась целая куча времени.
По небольшой водной ряби бегали солнечные зайчики, ослепляя путника, ветерок колыхал шелестевший прибрежный тростник. Пара аистов с огромными розовыми крыльями уселись на берегу в камышах. Одна из птиц вонзила длинный клюв в воду, потом резко задрала голову вверх, подбросила в воздух крупную рыбу и в следующий миг проглотила ее. Длинноногие летуны еще какое-то время беззаботно вышагивали по берегу, наслаждаясь изящной красотой друг друга, а потом увидели отдыхавшего человека. Птицам не понравилось, что кто-то потревожил их уединение, они зло посмотрели в сторону нарочного, громко каркнули и резко вспорхнули в воздух.
– Но аисты не умеют каркать… – пробурчал себе под нос сбитый с толку посыльный.
В ответ на его замечание подул холодный ночной воздух. Со стороны далеких северных гор порывы ветра принесли ледяную осеннюю свежесть, которая пробирала до костей. Прямо над головой, посреди неба, из-за туч проглядывал унылый лик убывавшей луны. Не было больше ни пруда, ни кустов, ни ангельских птиц. Вокруг раскинулось чистое поле, лоснившееся от поспевших колосьев пшеницы.
– Угораздит же такое увидеть! – удивился юноша. Вместе с нараставшей головной болью все остальные события тоже постепенно становились на свои места. В полдень солнце так сильно напекло ему затылок, что он не только увидел чудесный источник, но и смог напиться никогда не существовавшей водой.
– Фу! – пробормотал гонец, выплевывая песок изо рта.
Он потянулся к бурдюку и трясущимися руками стал вытаскивать пробку, так ему хотелось пить. Здравый смысл подсказывал, что не стоило питать глупых надежд, но он до конца верил в чудо. Увы, ни одна капля не сорвалась с горлышка бутыли, сколько он ни тряс ею над головой. В смятении нарочный смял бурдюк и со злостью швырнул его далеко в поле, сел на землю и обхватил голову руками. В висках бешено стучало от боли.
– Что же делать? – путник громко выдохнул и тяжело поднялся на ноги. Ему совсем не хотелось ночевать посреди поля. Надеясь, что Фьюгрейв был уже совсем рядом, нарочный побрел дальше по дороге, стараясь не тревожить избитые в кровь ступни. Как вышло, что несколько битых лиг превратились в какой-то бесконечный, невыносимо тяжелый переход?
Люди часто гневаются на горькую судьбу и жестокие испытания. Они не понимают, что можно сколько угодно клясть длинную дорогу, но пока не поднять глаз от собственных сапог, сложно увидеть, что все это время им приходилось ходить вокруг одного единственного пшеничного поля.
Нарочный медленно шагал вперед, разглядывая мысы своих побитых сандалий. Это помогало ему отвлечься и не замечать боли, усталости и странного предчувствия посреди гнетущей тишины. Последнее тревожило его уже некоторое время, и, кажется, не обращать на это внимания было не самым верным решением.
– Кто здесь?! – крикнул гонец, почувствовал на себе чей-то взгляд. Он постарался придать голосу воинственности, но получилось тихо и даже немного трусливо. Ответа не последовало, и бедолаге стоило поблагодарить за это судьбу. Сколько петух не важничает на подворье, окажись разбойник на хозяйской кухне, смотришь, а он уже притих и совсем перестал хорохориться.
Вот и нарочный не мог пройти и пары шагов, не оглянувшись. Место, в которое он забрел, мало напоминало кухню, но от этого ему не очень-то хотелось кукарекать. То ли рассудок снова начинал подводить его,
