займём позиции наверху.
Генрих кивнул.
Виктор и Даниль снова поднялись на второй этаж. В комнате был полумрак, но она была освещена бликам от огня догорающих на улице машин. Профессор и Шейла стояли слева и справа у окна, с автоматами наизготове и смотрели на улицу.
Ну, конечно, разве Шейла останется в стороне, с улыбкой подумал Виктор.
— Профессор, Шейла, так, вы пока выходите в коридор, садитесь на пол у стены и не высовывайтесь, а мы с Данилем займём ваши позиции, прикроем Генриха.
Профессор и Шейла вышли в коридор, а Виктор с Данилем заняли их места у окна, Виктор справа, Даниль слева.
— Даниль, берём под прицел противоположный коттедж, где сидели эти шайтаны.
Даниль кивнул.
Из окна они увидели, как фон Мюллер выскользнул из коттеджа, и, пригибаясь, добежал до первого дерева у дороги. Всё было тихо. Фон Мюллер оглянулся на их окно, и сделал им знак, что собирается перебегать улицу. Их он не видел, но знал, что они следят за ним. «Приготовились», сказал Виктор Данилю. Фон Мюллер бросился бегом через улицу и в тот же момент из кустов дворика противоположного коттеджа раздалась автоматная очередь. Фон Мюллер упал. Чёрт, чёрт! Убит, ранен?!! Виктор и Даниль сразу же открыли огонь по этим кустам. Автомат в кустах замолчал.
— Прикрой меня, Даниль! — крикнул Виктор и выскочил в коридор.
— Профессор, быстро к окну, прикройте меня! Смотрите кусты и окна противоположного коттеджа. Фон Мюллера подстрелили! Шейла сиди здесь, в коридоре, никуда не высовывайся!
Профессор с автоматом бросился в комнату к окну.
— Виктор! — отчаянно крикнула Шейла ему вослед.
Виктор, не оборачиваясь, кубарем скатился вниз и осторожно приоткрыл дверь. Потом выскользнул из коттеджа и пригибаясь, быстро добежал до того же дерева, где только что стоял фон Мюллер. Он осторожно выглянул из-за дерева. Генрих лежал посреди дороги и не двигался. Виктор тоже поднял руку, делая знак профессору и Данилю приготовиться, и тут же бросился через улицу к фон Мюллеру. Даниль и профессор открыл ураганный огонь по кустам и окнам противоположного коттеджа. Виктор упал рядом с Генрихом.
— Генрих, Генрих ты жив?
Фон Мюллер открыл глаза. Даже в полусумраке улицы, освещённой только пламенем догорающих машин, было видно как он бледен. Виктор улыбнулся. Жив, слава богу.
— Жив, — прошептал бледными губами фон Мюллер. — Даже не ранен. Вся очередь пришлась на бронежилет. От болевого шока или от страха сознание потерял.
— Вот повезло тебе, так повезло, дружище. Идти сможешь?
— Смогу, голова только кружиться, всё тело болит, и в глазах темнеет.
— Пройдёт, главное жив, и даже не ранен. Давай, поднимаемся с моей помощью и бегом назад, в наш коттедж.
Фон Мюллер заохал, когда они поднимались, и пригибаясь, они бросились назад. Улица молчала. Они вбежали в коттедж. Виктор запер дверь коттеджа и, поддерживая Генриха, почти втащил его на второй этаж, в комнату, где были остальные.
— Ранен? — в один голос спросили Шейла и профессор.
— Бронежилет спас. Но ему надо оклематься немного. Даниль, к окну. Шейла, помоги мне.
Виктор и Шейла помогли фон Мюллеру снять бронежилет и уложили его на кровать. Он, охая, пошевелился немного, устраиваясь поудобнее.
— Как будто колотушкой избили, — пожаловался он. — Всё рёбра болят.
— Ничего, ничего, — сказал Виктор. — Это всё пустяки по сравнению с тем, что было бы без бронежилета. До свадьбы заживёт.
— До какой свадьбы, Виктор, что вы чепуху мелете, — устало сказал фон Мюллер.
Виктор засмеялся.
— Шучу, шучу, ну, скажем так, до ближайшего Апокалипсиса заживёт.
Шейла достала пакетики с растворимым апельсиновым соком от сухпайка, фляжку с родниковой водой и сделала всем апельсиновый напиток, благо здесь же в комнате обнаружился буфет с посудой и бокалами.
— Ты, наверное, есть хочешь? — спросила она у Даниля. Мальчишка у окна кивнул.
— Иди, Даниль, покушай, — сказал Виктор. — Я постою вместо тебя.
Шейла достала пакет с куриными сосисками и овощами, вскрыла его, выложила всё это на тарелку. Мальчишка помолился своему Аллаху, сел на краешек софы, стоящий напротив кровати, где лежал фон Мюллер, и с аппетитом набросился на еду. Виктор, фон Мюллер и профессор от еды отказались. Выпили только апельсиновый сок.
— Передохнём немного, пока Генрих оклемается, — сказал Виктор, глядя на улицу, освещённую заревом догорающих машин. С другой стороны окна стоял профессор и тоже смотрел на улицу. — Ну, а ты пока расскажи нам, Даниль, что это такое, суфизм. И кто такие суфии?
— «Ля иляха илляЛлах» — «Нет бога, кроме Бога», — сказал Даниль. — Мой суфийский учитель говорил, что сердце — это божественный храм. С каждым повтором «Ля иляха» вы очищаете храм снаружи, уничтожая грязь и идолов мирских привязанностей и делая его более пристойным для присутствия Бога. А с каждым повтором «илляЛлах» вы освящаете свой храм внутри, в сердце. Повторение этой фразы связывает нас с божественной искрой внутри нас самих, с божественной душой, которая всегда была и всегда будет соединена с Богом.
— Профессор, вы слышите?
— Да, да, — сказал профессор, — очень интересно, Даниль, продолжай.
— Суфизм учит, — продолжал Даниль, — что мироздание состоит из 7 «сфер существования». Тончайшая пространственная сфера, которую суфии называют Зат, является Обителью Бога-Творца. Творец и всё многообразие Его Творения — Сифат — образуют Абсолют. Творец пронизывает всё Творение своей Любовью. Организм человека, будучи сходен по своему строению с многомерным строением Абсолюта, может раскрыть в себе более тонкие «виды бытия». Это осуществляется через процесс самопознания и самосовершенствования. Только через постижение своей истинной сущности человек может достичь непосредственного восприятия Бога и обретения единства с Ним. Один из хадисов Сунны гласит: «Кто познáет себя — тот познáет Бога». На последних ступенях такого постижения индивидуальное человеческое сознание сливается с Божественным Сознанием. Эта конечная цель в суфизме, высшее состояние сознания, которое называет Баки-би-Аллах, что означает Вечность в Боге.
— Это конечная цель в буддизме и индуизме тоже, — сказал профессор.
— Даниль! — закричала Шейла. — Да ты прирождённый проповедник!
— Да, Даниль, не ожидал! — с улыбкой сказал Виктор.
— А я и собирался стать суфийским проповедником, — сказал, улыбаясь, Даниль. — В основе суфизма лежит любовь — махабба, хубб, — продолжал он. — Мы, суфии, даже говорим о своём учении как о «гимне Божественной Любви» и называем его тасса-вури — «любовь-видение». Любовь рассматривается в суфизме как сила, которая ведёт к постоянному усилению ощущения погружения в Бога. Этот процесс приводит к постижению того, что в мире нет ничего, кроме Бога, который является одновременно и Любящим, и Любимым. «Ишк Аллах, Мабут Аллах» — «Бог есть Любящий и Возлюбленный». Истинно любящий суфий постепенно погружается, тонет и растворяется в
