затаившись за поворотом лестничной площадки как раз тогда, когда фонарик осветил пролёт в том месте, где мы только что стояли.
— Хавку чуют… Там чё… Мож в трофеях чё-то съедобное было? — Кажется, это был голос бритого.
— Да ты чё, ёбнулся… Чтобы у жоры с собой еда была? Когда такое видел?
— Ну блядь… Чё-нить в упаковке. Пошли глянем, раз уж нас выдёрнули. Жрать хочу — ёбнешься…
— Ну так-то да…
Фонарики заметались по стене, послышался торопливый приближающийся топот спускавшихся охранников.
— Похоже, не проскочим… — Резюмировал кадет.
— Твой слева, мой справа.
Лучи фонариков повернули и высветили в пролёте наши с ним фигуры.
Сократив дистанцию, я схватил лысого охранника за правую руку с оружием одной рукой, а другой вонзил ему под рёбра нож.
— Пока-пока… — Шепнул я застывшему от укола в сердце молодому здоровяку и принял выпавший из его обмякшей руки пистолет. Удивлённый взгляд навсегда застыл на его гладком лице.
Со своим противником Егор расправился менее элегантно. Как только кадет оказался в конусе света, лопата вонзилась парню в камуфляже прямиком между ног. Выронив оружие, тот рефлекторно схватился за черенок и сдавленно запищал.
Шагнув вверх на ступеньку, ефрейтор резко провернул древко и двинул врагу деревяшкой в лицо, не вынимая штык из его чресел. И, с молодецким хаканьем, быстро добил повалившегося и скулящего центрового тычком штыка в шею.
Он определённо нравился мне всё больше. Вот уж не подумал бы, что когда-то скажу такое о щуплом тинэйджере. Мне даже есть на время расхотелось.
— Ходу! — Хладнокровный тинэйджер внезапно принял командование на себя и, торопливо подобрав пистолет и фонарик, зашагал вверх по лестнице обратно.
— Слушай, Егорка… Ты в детстве тараканам ножки не отрывал? — Я поспешил следом за ним, сунув оружие в карман и подхватив косу.
— Туда. — Вместо ответа он только ухмыльнулся и, осторожно выглянув за дверь, показал в сторону бетонного забора, ограничивающего дворовое пространство цирка. — Поможете перелезть?
На улице дело шло к вечеру. Ранние апрельские сумерки уже готовились скрыть нас от случайных глаз.
Выйдя на улицу и, пригнувшись, продвигаясь к забору, я вдруг понял, почему ещё тогда, на берегу, город показался мне каким-то особенно жутким. Дело было не в том, что ни одно окно в окружавших нас многоэтажках не светилось — такое можно было увидеть и раньше, если выйти на улице глубокой ночью. И вовсе не редкие подвывания одиноких жор навевали на эту тёмную картину такую жуть. Раньше их роль вполне успешно исполняли бродячие псы, которых ещё не успели отловить санитары.
По-настоящему жутко становилось от необычной для большого города тишины.
Привычный фон из шума машин, голосов прохожих, далёкой музыки из какого-нибудь кафе или ларька — ничего этого больше не было. Цоканье каблучков, шелест шин, мерный свист метлы или стук лома, раскалывающего лёд — ни один из этих сердечных ритмов города больше не стучал.
И сейчас, когда не было ещё и ветра, мёртвую тишину не нарушали даже голые деревья.
Подбежав забору, Егор подождал, пока я подставлю ему руки и, скривившись от боли в ноге, перенёс вес тела на противоположную сторону. Опустившись на руках и спрыгнув, он резко втянул воздух через сжатые зубы.
К тому моменту, пока я перебросил через забор косу и себя, он уже дохромал до канализационного люка и медленно постучал в него пять раз.
Люк приподнялся и медленно отполз в сторону, пропуская вверх тревожное лицо сержанта Петрова. Заметив меня, он широко улыбнулся:
— Я же говорил, что мы вас вытащим!
Егор закрыл за собой люк и осторожно спустился последним, морщась от боли в ноге.
— Серьёзно задело? — Поинтересовался я, принимая лопату и помогая ему соскочить с лестницы в виде вмурованных в стену скоб.
— Да по голени удар пропустил. Ничего серьёзного. Пройдёт.
В глубине души я надеялся на то, что в ответ он предложит немного отдохнуть. Но двужильный ефрейтор и не думал останавливаться. Придётся самому выступить с инициативой.
— Так… Народ… Я, конечно, понимаю — мы тут на территории врага и всё такое… Но, по-моему, если за нами и устроят охоту, то только на поверхности. Давайте-ка притормозим… А то мне что-то дурновато.
— У вас должно быть сильное обезвоживание. Хотя вы можете и не замечать… Сейчас… — Прошептал Петров и начал копаться в своём ранце. — Вы же больше суток у них взаперти проторчали…
— Это был мой следующий вопрос. — Я окончательно решил перестать поддерживать образ неутомимого героя и, кряхтя, опустился на каменный пол. — Введите меня пока в курс дела. Что я пропустил?
Нужно сказать, что я ожидал от канализационного тоннеля более мерзкого состояния. Воздух тут был, конечно, не как в оранжерее. Но и оглушающей вони я не почувствовал. Сырость. Затхлость. Плесень. Сырая земля. Примерно так пахнет из холодильника, который годами никто не мыл. Поэтому здесь, в целом, можно было перевести дух. Но не долго.
В свете маленьких фонариков можно было разглядеть только отдельные детали. Тёмные кирпичные стены были покрыты слоем грязи, на полу — подсохшая смесь из песка и пыли в разводах от потоков воды. Никаких куч дерьма, как я ожидал. Должно быть, после того как почти миллионный город одномоментно перестал гадить и принимать ванны, а потом пролились весенние дожди и растаял снег — всю органику смыло. А ведь и река теперь тоже гораздо чище, раз выше по течению больше нет десятков непрерывно испражняющихся в неё городов. Мутная сейчас из-за половодья. Но к лету вообще красота будет. Нашла всё-таки мать-природа управу на своего дерзкого двуногого отпрыска…
— Вот. Только не пейте всё сразу. Понемногу. — Сержант извлёк из ранца литровую пластиковую бутылку гранатового сока. — Можно не торопиться. Я тут с утра вас жду. Даже на поверхности ни одного жоры было не слышно. Но вот в тоннелях…
— Слушайте, Дранкель и Жранкель. Я с вами поле боя делил. Дважды. Давайте уже на «ты». А то мучаете себя как при царском режиме. Благодарю. — Я перебил его и взял бутылку. И только начав пить, почувствовал — как же сильно на самом деле пересохло во рту. Кисло-сладкая жидкость уходила в меня как в сухую землю. К лицу тут же прилила кровь и застучало в висках — повышенное от обезвоживания давление спадало медленнее, чем восстанавливался баланс жидкости в сосудах и тканях.
— Ладно… — Я не видел лиц кадетов, но по звуку догадался, что Петров улыбается. — Вот ещё, перекусите… Перекуси.
Он положил рядом два запечатанных пакетика —
