– Любо! Це дило! Верно! Добре! – Полетело над Доном многоголосое одобрение.
– Пушек прислали крепких, розмысла, нам в подмогу, лекаря доброго с припасом от всяких ран, а еще пожаловал нас государь хоругвью войсковой, шитой златом и шелками в кремлевских палатах!
Настал черед Панина вступить в дело. Раздалась барабанная дробь, звонко запели медные трубы и Федор, держа обоеручь развевающееся от ветра с азовского моря знамя, ступая широко и твердо, прошел меж расступивших ему путь казаков прямиком к атаману и обступившей Родилова старшине, среди которой стоял и молодой есаул Мишка Татаринов, в нарушение всей торжественности момента незаметно от других хитро подмигнувший побратиму.
Едва он дошел до атамана, как музыка, разом остановилась, стихли и крики казаков, воцарилась удивительная, сосредоточенная тишина. Все прониклись важностью момента. Атаман принял из рук в руки древко с широким камчатым полотнищем красного цвета с лазоревой опушкой. В центре его находился черный двуглавый орёл, а по кайме шла надпись «Повелением Государя, Царя и Великого Князя Ивана Феодоровича всея Руси Самодержца и при Его Государево сыне, при Благоверном Царевиче и Великом Князе Дмитрии Ивановиче, писано сие знамя на Дон Донским атаманом и казаком лета 7129, января в 27 день».
– Иисус! Иисус! – разом грянул над полем казачий ясак – боевой клич донцов.
Родилов передал знамя, стоящему рядом Исаю Мартемьянову, а сам продолжил, добавив к уже сказанному еще один весомый аргумент:
– Мурзы ногайские хотят идти кочевать под Азов и быть под государевою рукою со всеми улусами. А то ни много ни мало почти тридцать тыщ людей не считая жен и детей, пойдут обратно за Дон! Да царю Ивану шерть принесут! Значит, и противу нас османы их не поставят! Больше дело!
– Мы степь спалили, чем им тут скотину кормить?
– А ты что же, думал, они останутся под Азовом, когда турка сюда припрется и в осаду встанет? Дурная башка! Спервоначалу думай, потом рот отворяй. Пусть идут дальше, за Дон к Астрахани, да служат царю верно!
– А калмыки их не спужают?
– Ништо! С калмыками у царя разговор отдельный будет вскорости.
– Неужто воевать их пойдет? А мы как же?
– Ишь, разорался, – поморщился в досаде атаман, – у царя войск в достатке, на всех управа найдется! Нам про себя промыслить потребно! Своим умом жить, за себя ответ держать перед Богом! Вот низовские с Черкасского и Манычского городков не желают за Азов постоять, кричат, мы де за камень умирать не хотим! Стены каменные нас не прокормят. А я вам так скажу, великая честь пострадать за православную христианскую веру, за народ христианский! Потому, братья, вооружась храбростью и мужеством Александра царя Македонского и других храбрых воинов прежних времен, вменив себе смерть за живот, за святые Божьи церкви и за государя царя, великое Донское Войско должно крепко встать на Азове, а всех бусурман, что сюда явятся под меч подклонить и живота лишить!
– Эко завернул, ровно отец Варфоломей в церкви, особенно если похмелился! – одобрительно крякнул Митька Лунь, услыхав про древнего царя.
Услышав последнее замечание, молодые казаки начали хихикать, но под строгими взглядами стариков быстро успокоились и приняли постный вид.
– Красно гутаришь, Епифан, да только я со своими королевской земли казаками запорожскими не для того суда пришел, чтобы живота лишиться, а за ради добычи и ясырей! – Выкликнул против общего настроя глава запорожцев Сулим Черняк.
– Ты видно войсковой круг с кружалом перепутал? – нахмурился Родилов. Это за столом да с чаркой я для тебя Епифан, а тут я власть!
– Ишь ты как заговорил, а не забыл, что на круге всякий голос имеет?
– Нет, не забыл, но и ты помни, что как круг постановит, так тому и быть! Братцы, что по нашему закону полагается за измену войску?
– В куль да в воду! – Закричали со всех сторон. – Смерти придать!
– Верно – смертная казнь. За ослушание – войсковая пеня: век бить и грабить!
– Что ж вот вам слово мое, пиши, – обернувшись к войсковому писарю, распорядился Родилов и продолжил громко:
– Помня свое крещение и святыя Божии церкви и свою истинную православную крестьянскую веру, разорение от безбожных бусурман святым Божиим церквам, крестьянския невинные крови пролияние и в полон их отцов, и матерей, и братию, и сестер имание, будем стоять крепко. Приход турских и крымских людей нам не страшен. Азова мы не отдадим и не покинем, потому что взяли его кровью и своими головами! Любо ли товариществу?
– Любо, любо!
– Я смотрю ты за всех тут все решил? – не унимался Сулим. – Что же это такое, браты! Мы с одной неволи вышли, а тут новые паны завелись!
– Ну ты посмотри, как его разобрало, – с досадою покачал головой Лунь. – Ей-ей нарвется человек лбом на кадушку!
– Не я, – веско возразил ему Родилов, – а круг казачий. А коли все так решили, то и быть по сему!
– Верно! – поддержали его казаки.
– Тогда решайте, станичники, что Сулимом делать станем.
– Да ладно вам, браты! – юлой выскочил вперед Митька и попытался успокоить товарищей. – Али вы не знаете, каков Черняк? Ну ляпнул человек по пьяни, так что с того? Казак-то он добрый, односум мой. Не раз с ним в походы дальние хаживали…
– Каков он казак мы все ведаем, – махнул рукой Епифан, не желая продолжать ссору. – Если пьяный то проспится…
– Сам проспись! – грубо возразил ему Сулим, – а я сегодня не пил, а потому в своем разуме. И говорю вам, что Азов от султанского войска оборонять – глупость! И я тут голову складывать не намерен, да и казакам своим не позволю.
– Ты что творишь, дурень? – последний раз попытался исправить ситуацию Лунь, но Черняка уже несло.
– Тебя-то кто спрашивал? – прошипел он заступнику в лицо. – Иди на завалинку кости греть, черт плешивый!
– Ах ты, собака! – изумились казаки. – Бей его!
– Смерть изменнику!
Казаки всегда были скоры на расправу, тем более, что обескураженные поведением своего атамана, простые запорожцы не стали за него заступаться. Так что, не прошло и минуты, как Черняка схватили его и поволокли к Дону. Тот в последний момент, видимо, сообразил, что наговорил лишнего, и пытался что-то кричать и брыкаться, но было поздно.
Разозленные его сопротивлением казаки накидали в большой мешок камней затем сунули туда же Сулима и, отплыв на струге на стрежень реки, скинули в светлые и быстрые воды. И ни одна живая душа не пожалела о непутевой голове, разве что один старый товарищ, тряхнул с досадой белым как лунь чубом, и сказал:
– Дурень!
На том и закончился войсковой круг, восстановив единство среди казаков накануне тяжелой осады.
Глава 13
Как ни готовились, как ни ждали прихода турок, а они нагрянули неожиданно. Сначала перед Азовом появился османский флот. Почти два десятка больших галер, именуемых «каторгами», и не меньше полусотни кораблей поменьше: фелюг и прочих о точном названии которых казаки даже не задумывались. Правда, входить в устье османы не спешили, очевидно, опасаясь мелководья.
Почти одновременно с севера к Дону подошли татарские разъезды и попытались обстрелять из луков местных рыбаков. Впрочем, те не дожидаясь пока их перестреляют, а, побросав снасти, кинулись к лодкам и поспешили уйти на противоположный берег.
Получив весть о появления неприятеля, Панин не стал облачаться в доспехи, решив, что сегодня до драки вряд ли дойдет, а потому надобности в крепкой, немецкой работы, кирасе и шлеме может и не случиться. Перекинув через плечо перевязь со шпагой, и заткнув за пояс пару пистолетов, он хотел было уже идти, но наткнулся глазами на подаренный когда-то отцом саадак [52] с луком и стрелами.
Еще в юности он слыл одним из лучших конных лучников во всем государевом полку, умея на всем скаку поразить мишень на шесте или птицу в полете. Да и потом во время многочисленных походов умение метко стрелять, не выдавая себя ружейным грохотом, не раз ему пригождалось, а потому отправляясь в Азов, Федор не забыл прихватить с собой подарок покойного родителя.
