— продолжил он, — Я видел придворных дам короля Франциска. В Риме мой друг-живописец показывал портреты первых красавиц Италии. Я бывал за стенами гаремов крымского хана и османского султана.
— О!
— В жизни не поверю, что рыцари императора не провозглашают тебя своей прекрасной дамой на турнирах.
— Рыцари не прочь затащить меня в постель, но совершенно без серьезных намерений.
— Почему?
— Я дитя мезальянса. Моя мама происходит из генуэзских купцов и разбойников. Ты знаешь, как переводится фамилия Ладри?
— Нет.
— Воры.
— Медичи тоже простолюдинская фамилия.
— Ты сам-то каких кровей?
— Рыцарь, я же говорил.
— Как переводится твое родовое имя? Вор, доктор?
— Умный.
— Неплохо. А титул есть?
— Нет.
— Замок есть?
— Нет. Только терем и деревня.
— Понятно.
Определенно, Рафаэлла, что называется, папина дочка. В Москве тоже такие встречаются. Девицы, которые вместо вышивания увлекаются охотой, скачут верхом быстрее мужчин и попадают из лука в летящую утку. Может быть, она оценивала брачный потенциал сына еще одного папиного друга? Ласка решил не развивать тему. У девушки есть жених, которого она знает с детства, и ей определенно не нужна интрижка с заезжим приключенцем. Да и по отношению к ее отцу нехорошо получится, а он человек честный и щедрый.
День за днем слово за слово рассказывали о себе все больше. Рафаэлла не раз и не два многозначительно намекала, что она чуть ли не охотница на чудовищ, но избегала упоминать хоть какие-то подробности и всегда переводила тему на жизнь в далекой Московии.
— Я вот до сих пор не пойму, почему ты в таком возрасте водку гонишь? И как не первый год. Не детское же дело, — как-то за обедом сказала она.
— А какое детское? Табун пасти и кнутом волков отгонять? — ответил Ласка.
— Но все-таки.
— Дело было так…
Жил в Москве Семен Смушкевич. Гнал водку. Самому хватало, друзей поил, а на продажу толком и не оставалось. Гнал год, два, десять, а в один прекрасный день ушел в запой и не нашел дороги обратно.
Вдова сказала «чтобы больше в моем доме капли водочной не было». Взяла топор и чуть все в хлам не порубила, но посмотрела, как ладно перегонный аппарат сделан, и рука не поднялась. Пошла к мужниным друзьям, говорит, купите, за сколько не жалко. Вы люди честные, бесхитростные, вдову не обманете.
Братья мои, Петр и Павел, почесали в затылках, скинулись и купили. Привезли домой. Отец посмеялся.
— Вы что, в ремесло ударились? — сказал, — Ваше дело конь да сабля. Еще дети у вас хорошо получаются. А головой работать — не ваше.
Братья-то меня намного старше. У них и жены, и дети, и палаты свои в нашем тереме. Но с нами они от силы полгода в году проводят, остальное время в Москве «дела делают» и «вопросы решают». Особого прибытка с того не имеют, батя говорит «на шее не сидят и слава Богу».
— Так-то мы на Москве вопросы решаем, — сказал Петр.
— Знаю я, кто там решает, а кто на всякий случай рядом стоит, — ответил отец.
— Водка — дело прибыльное, — сказал Павел.
— Дело без мастера — деньги на ветер, — ответил отец.
— Найдем мастера.
— Найдете? — отец начал пальцы загибать, — Нужен человек верный, умный, честный и непьющий. И чтобы денег за работу немного брал, а то какая радость, если весь доход не в семью пойдет, а чужому человеку в мошну ссыплется.
Братья почесали в затылках.
— Мало товар сделать, — продолжил отец, — Его еще продать надо. Кто займется, не вы же. Я вас нутром чую, ни капли не продадите, сами все выпьете и друзьям нальете.
— Добычу же продаем, что с войны взяли.
— Тут рынок другой, не коней с кольчугами с бою взять и по друзьям за полцены пристроить. Кто разберет, кому почем в Москве водку предложить? Мы с мамой? Так мы Божьей милостью не бездельничаем. Полное хозяйство хлопот. К купцам на поклон пойдете, так они весь прибыток заберут, что останется после того, как с мастером рассчитаемся.
— Батя, а я вам не подойду? — спросил маленький я.
Не совсем, конечно, маленький, но больше двух зим с тех пор прошло.
— Ты? — на меня все посмотрели.
— Я верный, умный, честный и непьющий. И денег мне не надо, все в семье останется.
— Ты, значит? — нахмурился отец, — Мать, ты чему парня учила?
— Читать, писать, считать, — откликнулась мама, — И говорить.
— Говорить?
— По-русски и по-польски как по писаному. По-немецки, если твой друг Бауэр не врет, все понимает и читать по складам может.
— Мельник его хвалит, — сказал Петр, — Весной какую-то ось придумал утяжелить с одного конца, чтобы в проушине не перекашивалась.
— А печник ругает, — сказал Павел.
— Что так? — нахмурился отец.
— Печник Сеньке с Глашкой в дымоход дощечку поставил. Чтобы как она прогорит, кирпич бы упал, и дым в избу понесло, а хозяева бы побежали печнику кланяться. Только так вышло, что они попросили Ласку посмотреть, а он хитрость понял и дымоход освободил. Потом мы с ним к печнику сходили и пригрозили, что если еще у кого в деревне такое паскудство увидим, заставим его этот кирпич сожрать без масла. В ногах ползал собачий сын, просил не позорить.
— Не маловат Ласка мешки таскать да бочки эти все? — отец понемногу начал соглашаться.
— Чтобы таскать, мужики есть.
— За мужиками глаз да глаз нужен. Сами сопьются и его споят.
— Ты помощником Ахметку приставь, — сказала мама, — Он татарин, водку не пьет. А вот брагу поставить должен понимать. У татар, говорят, вместо пива буза какая-то на броженом зерне.
— Возьмешься? — спросил отец.
— Возьмусь, — ответил маленький я.
И взялся. Не скажу, что я прямо от Бога самогонщик. Или, не знаю, от нечистого. Но если любое, наверное, дело делать на трезвую голову, то оно получается лучше, чем у тех, кто не просыхает. Гонят-то многие. Но у одних крепость туда-сюда плавает, другие головы и хвосты неверно отсекают, отчего похмелье больное выходит. У третьих все вроде на месте, а на вкус дрянь.
Покупателей мне батин друг Отто Бауэр нашел.
