действуй очень осторожно. – Он наставительно погрозил пальцем. – И ни в коем случае не говори им, до чего тебе надоело ежедневно, ежеминутно находиться в окружении людей, которые считают, что ты обязан поступать как положено королю, и что у тебя нет сил ни дня более терпеть пустую болтовню безмозглых идиотов, которые твердят, какой ты счастливчик, в то время как человек, которого ты ненавидишь, хохочет, надрывая животик, на том берегу Черных проливов, и ты ничегошеньки не можешь с этим поделать, потому что впервые в жизни своими руками навлек на себя катастрофу, из которой никогда не сможешь выбраться.
Он развернулся и пошел по парапету обратно. Не пошатнулся, однако приземлился на следующий зубец с жестким толчком на негнущихся ногах. Бросил через плечо:
– Знаешь ли ты, что я впервые очутился в положении, из которого не могу выбраться? – Его смех был полон горечи. – Потому что не хочу выбираться, Костис. Боюсь, что если они узнают, насколько мне это не нравится, то отберут это у меня. – Тут он остановился, словно вдруг поняв, чего же он только что наговорил. – О мой бог, – еле выдавил он. – Вино не действует, правда ведь?
Он покачнулся, снова развернулся к Костису, но инерция не дала ему остановиться. Попятился мелкими неверными шагами. Глаза широко распахнулись, в тусклом свете блеснули белки. Король не выпрямился, а наоборот, завалился назад еще сильнее. Она нога зависла над пропастью. Король протянул руку, но схватился за пустоту, однако, хотя это и было невозможно, повис в воздухе, поддерживаемый неведомой рукой.
– Мой бог, – прошептал король, и это не было молитвой.
И Костис услышал другой голос, столь же отчетливый, как и голос короля:
– Иди спать.
После этого король стал падать на Костиса, и Костис отшвырнул бурдюк, чтобы поймать его. Ноги короля коснулись каменных плит, колени подкосились, и Костис еле удержал его – у него тоже дрожали колени. Он и сам не понимал, кого из них трясет сильнее. Король судорожно вздохнул. Костису вспомнилось, как лекарь накладывал королю швы, но это скорее походило на всхлип человека, который порезался или сдуру схватился за раскаленную железяку и обжегся. Король наконец выпрямился, но Костис не выпустил его, и тот не отстранился. Встал, опустив голову, опираясь на плечо Костиса, и дрожь постепенно унялась. Тогда король рассмеялся и покачал головой.
Он оттолкнул Костиса и заковылял к поджидавшим лакеям.
Костис последовал за ним, убеждая себя, что все это ему померещилось. Неужели и он сам, и король, и даже камень у них под ногами – это всего лишь тонкая прозрачная ткань, а по-настоящему реален во вселенной только тот, кто был на парапете рядом с королем? Нет, этого не может быть, говорил он себе.
– Знаешь, Костис, в стихах, которые пишут поэты, я стал чувствовать немалую долю обмана, – сказал король через плечо. Голос его был почти спокоен. – Может, кто-то соврал поэтам. Может, дело во мне. Знаешь, что сказали боги Ибикону в ночь перед битвой при Менаре? По крайней мере, если верить Архилоху.
– Что-то о мужестве, – машинально ответил Костис, погруженный в собственные мысли и пытавшийся выкинуть их из головы. Место богов – в храмах, на горных вершинах и среди облаков. Но Костис только что слышал голос одного из них, и это не укладывалось в голове.
Король процитировал:
Иди и размахнись. Встань грудью на врага.Когда его копье к твоим падет ногам,Стой как стрела.
– А Риму они сказали… – снова процитировал король.
Тебе, Старейший,Судьба дала незыблемый закон.Подвластно Времени все то, что есть на свете,Бессменно лишь одно: тот ветер,Что надувает паруса всевластья,Не сдвинет твой корабль.
– Это Мелинно.
– Знаю, – отозвался Костис. – Когда-то учитель заставил меня выучить это наизусть.
– И никаких мне «Да будет слава тебе наградой». Нет, я лишь слышу: «Хватит хныкать» да «Иди спать». – Он фыркнул. – Надо было сразу догадаться. Никогда не взывай к ним, Костис, если не хочешь, чтобы они взаправду появились.
* * *
Их встретили сбившиеся в кучку перепуганные лакеи и Аристогитон.
– Думаю, я сейчас пойду и лягу спать, – торжественно объявил король, словно добиваясь от них отклика, однако не получил его. Ступил на лестницу, все еще держась за плечо Костиса, чтобы не упасть. Внезапно он словно бы очень устал, однако уверенно прошел по широкому главному коридору, пересекавшему это крыло дворца, к узким проходам, ведущим в королевские покои. Позади него тянулись слуги и охрана.
Они дошли до лестницы, обрамлявшей световой колодец. Король повернул вверх. Один из лакеев поднял руку, безмолвно возражая, но сразу опустил. Они поднялись в коридор, показавшийся Костису смутно знакомым. И лишь добравшись до крошечного кабинета и выйдя через него на балкон над большим атриумом, он понял, что уже бывал здесь.
– Проклятье, – сказал король, выглянув в атриум.
Слуги переминались с ноги на ногу. Не злорадствовали. Им даже не хотелось вспоминать, что были времена, когда они потешались над королем.
– На этот раз я кружным путем не пойду, – недовольно произнес король. – Сами идите, если хотите. – Он напустил на себя страдальческий вид. – Покоряясь своему богу, я напрямик иду ложиться спать. – Он сел на перила, перекинул обе ноги сразу и встал на проходившую внизу балку. Лакеи не успели его остановить. А Костису, запоздало потянувшемуся за ним, сказал: – Что, беспокоишься?
– Ваше величество, вы ведь… – Костис запнулся.
– Ведь что? – лукаво переспросил король.
Никакая сила не могла бы вырвать у Костиса слова о том, что король только что чуть не свалился с дворцовой крыши и был в открытую спасен богом воров.
Король улыбнулся:
– Что, язык проглотил?
– Ваше величество, вы пьяны, – взмолился Костис.
– Да. И что тебя тревожит? – Да ничего, только речи богов да картины невозможного.
Король был непреклонен:
– Безопасность – это всего лишь иллюзия, Костис. Вор может упасть когда угодно, и рано или поздно наступает день, когда бог не станет его спасать. Везде – и на балке в трех этажах над землей, и на лестнице в трех ступеньках – я в руках моего бога. Он может уберечь меня, а может и нет – и здесь, и на лестнице.
Лакеи бросились к перилам, но он уже отошел слишком далеко. Не обращая на них внимания, он шагал по балке, грациозно наклоняясь, чтобы обогнуть стойки, наклонно спускавшиеся с крыши.
– Он чокнутый, – пробормотал кто-то. – Полный безумец.
Костис не был в этом уверен. Он помнил то, что услышал на крыше, хоть и не до конца верил в это. Может быть, завтра утром он сочтет, что все это ему приснилось. И завтра, наверное, его уже не будет в гвардии.
– Ваше величество, – повторил Костис гораздо громче, чем лакеи. Король обернулся, слегка покачнувшись. Положил руку на стойку, косо уходившую вниз.
– Что?
– Вы сказали, что в долгу у меня из-за упавшей черепицы.
– И что?
– Могу я вас кое о чем попросить?
Король, казалось, задумался.
– Можешь, – сказал он. – Но я король, Костис, а не джинн. Я не исполняю желаний.
– Приходите завтра потренироваться на мечах с гвардейцами.
Король вгляделся в него, словно вдруг ослаб глазами:
– Костис! Ты представляешь, как у меня завтра будет раскалываться голова?
– Вы сказали, что завтра поговорите с Телеусом. Придете?
– Зачем? – с подозрением спросил король.
– Ваш бок уже зажил. Вам надо упражняться. – Король все еще сомневался, и Костис добавил: – Потому что я вас прошу.
– Ну хорошо, – сдался наконец король. – Ладно уж, приду. Тьфу ты! – буркнул он и побрел дальше.
Костис и лакеи смотрели ему вслед, замирая от страха. Никто не шелохнулся, не издал ни звука, пока он не дошел до дальнего конца атриума и перелез на балкон. Тогда Костис обернулся к лакеям.
– Вы со мной расплатитесь вот чем, – сказал он. – Завтра утром отправите его на тренировку.
– Ты хоть догадываешься, каким он проснется завтра? – спросил кто-то.
– Костис, мы не сможем…
– Сможете, – возразил он. – Я видел, как вы над ним издеваетесь. Все до одного.
– Это было раньше.
– Тогда сделайте вид, что ничего не изменилось. Поднимите его утром и отправьте на тренировку.
Они заколебались.
– Когда я сказал «отплатим чем хочешь», то имел в виду серебро, – признался Хиларион.
– Серебра мне не надо.
– Ну ладно, – сдался Хиларион. – Если такова твоя цена, то ты тоже чокнутый.
Они ушли с балкона и направились к лестнице. Костис остановился на площадке этажом ниже и долго смотрел вслед лакеям и охране. Вернулся в свою комнату, по дороге немного заблудившись.
* * *
Утром он встал спозаранку и оделся. Спустился в столовую, еще пустую, отломил кусок вчерашнего хлеба. На учебный плац вышел одним из первых. Остальные гвардейцы разминались или болтали друг с другом. На него не обратили внимания. Он прошелся, стараясь не выказывать тревоги. Если король не придет, придется заниматься одному – довольно нелепое зрелище. Он уже понял, что никто с ним тренироваться не станет. Костис понимал, что, раз уж вышел,
