был готов свернуть все рокрэйнские горы.
Аскар шумно встретил его и Юри. Люди на улицах распивали хонг и пировали, радуясь возвращению своего короля.
– Олафур вернулся! – кричали они.
Юри, помня сон Эвона, спросила о том, все ли хорошо, и он гордо ответил, что больше не боится отца. Он наконец готов встретиться с ним и поговорить.
Пробираясь через пьяную веселую толпу, Эвон тянул за собой Юри. Пару раз ее чуть не уволокли танцевать и соревноваться, кто больше и быстрее выпьет хонга. Она наверняка хотела согласиться, потому что качала головой в такт песням и улыбалась приглашающим, но Соно не простил бы травника, если бы тот не вернул ее обратно.
Внутри Аскарского дома на удивление было пусто. Видимо, после долгой дороги отец решил уйти в покои. Но, возможно, он пьянствовал со всеми в толпе. Далия с ниджаем, не знавшие, когда друзья вернутся, тоже не вышли их встречать.
– Соно! – позвала радостная Юри.
После их небольшого приключения она тоже многое поняла и, собравшись с мыслями, хотела во многом ему признаться.
– Это кто?
Неожиданно вместо ниджая из коридора вышел Олафур.
У Эвона внутри неприятно кольнуло. Отец был пьян, и это говорило лишь о том, что не стоит ждать от этой ночи ничего хорошего.
– Кто ты, спрашиваю? – Он тыкал в Юри бештетом. – Мне баб в доме не надо.
– Иди к себе, мышонок. – Эвон отпустил ее, но Юри не сдвинулась с места. – Прошу тебя, оставь нас одних.
Травник не сводил взгляда с медленно подходящего к ним отца.
– О! – Олафур заметил сына. – Кого я вижу… Вернулся, гаденыш. – Он отхлебнул немного хонга.
Эвон вновь легонько оттолкнул Юри, и та нехотя ушла. Король проводил ее взглядом.
– Ты кого привел в мой дом, ублюдок?
Он шагнул к Эвону, но тот, больше не боясь его, не отступил.
– Я прощаю тебя, отец. И ты меня пр…
Глухой удар обжег щеку травника, но тот, выстояв под ударом, выпрямился и гордо вздернул подбородок.
– Ты? Прощаешь меня? – расплескав из фляги настойку, засмеялся Олафур. – Это ты должен извиняться передо мной. Вымаливать прощение и ползать на коленях, целуя ноги.
Он схватил Эвона за волосы.
– Опять отрастил свои патлы, – больно сжав их, он толкнул сына к столам.
Ножки заскрежетали по камню, и, свалившись на скамейку, Эвон схватился за бок. Но сейчас ему было не до страданий. Ему хотелось разобраться с Олафуром как можно скорее.
– Нам нужно поговорить, отец. – Эвон встал, несмотря на боль, и шагнул назад, держа дистанцию.
– Когда ты уходил, я сказал, что убью тебя, если когда-нибудь увижу вновь. – Олафур оттолкнул ногой скамейку. – И я держу свои обещания.
Он зашагал к сыну быстрее, но, замахнувшись, так и не смог ударить. К его горлу приставил катану бесшумно подкравшийся Соно. Видимо, Юри вернулась с подмогой, хоть Эвон и просил ее уйти. Ниджай медленно обошел короля со спины и встал перед травником, пряча его за своей спиной.
– Лучше не двигайтесь, – безэмоционально отчеканил Соно.
– Во-о-от, Эвон. Вот это – мужик. В отличие от тебя, у него не только патлы есть, но и яйца, – загоготал Олафур.
– Уходим отсюда! – перебила стоящая за ним сиаф.
Юри хотела подбежать к другу, но ее поймал король. Наплевав на острие, он схватил сиафа за волосы и подтянул к себе. Эвон с Соно шагнули к нему, кончик катаны почти коснулся шеи Олафура.
– В моем доме слишком много шлюх. – Отец смотрел на Эвона. – Да… Я знаю, где ты прятался, ублюдок.
– Отпустите ее. – Катана в руках Соно затряслась от напряжения.
– Я король, арасиец, а не пустоголовый олух.
– Это касается только нас двоих. – Эвон вышел из-за спины ниджая. – Отпусти Юри и дай им с Соно уйти.
– Не командуй мной, поганец.
Олафур швырнул сиафа на стол, и она, перекатившись через него, упала с другой стороны. Соно бросился к ней, оставив Эвона без защиты.
– А теперь твоя очередь, ублюдок, – указал пальцем на сына Олафур.
Травник не хотел, чтобы друзья бросались ему на помощь. Ему нужно со всем разобраться самому. Он уже сделал первый шаг, вторым будет разговор с отцом. Эвону было необходимо высказаться, отпустить все обиды и простить отца, хоть он этого и не заслуживал. И Эвону плевать, чем все это закончится. Но он не хотел, чтобы Юри и Соно пострадали из-за него. Поэтому, разозлив отца, Эвон побежал в Мысленный зал, зная, что тот погонится за ним. Стоило Олафуру нагнать сына, как тот закрыл дверь на щеколду, оставив Соно и Юри с другой стороны.
– Правильно. – Король дышал на него перегаром. – Не позорься перед ними. Твоя смерть будет мучительной. Как у предателя и убийцы.
– Я не убивал ее, отец! – выпалил Эвон. Они ходили вокруг стола, разделяющего их. – Это был ее выбор, и это твоя вина.
– Ах ты!.. – Он попытался схватить сына, но тот изловчился и проскользнул под столом. – Я выпотрошу тебя, ублюдок, и ты ответишь за свои слова.
– Я любил маму. И до сих пор люблю, но в тот день она утопилась из-за тебя.
– Нет! – Король в ярости отшвырнул стол. – Это ты ее убил! А я… Я любил ее!
– Ты избивал нас! – закричал Эвон. – Я не прошу любить меня сейчас, но тогда мне был нужен отец, а не тиран, жаждущий смерти собственного сына. А ей нужен был муж. Опора и защита.
Олафур пытался отдышаться. Его душили ярость и ненависть.
– Ты моя ошибка, Эвон. Мой позор и мой грех. Святые послали тебя, чтобы мучить меня. Чтобы ты отобрал у меня все, что я люблю.
– Я твой сын! Такой же, как Атернай! Пойми это наконец! – Эвон медленно пятился назад. – И то, что я не оправдал твоих ожиданий, не стал бессердечным воином и верным преемником, не делает меня виновным в гибели матери. Ты хочешь казаться справедливым королем, грозным и свирепым. Хочешь, чтобы тебя боялись другие страны и уважали другие короли. Но что будет, если они узнают, какой ты на самом деле?
– Закрой свой рот, ублюдок, и молча прими смерть от руки того, кто тебя породил. – Олафур схватил металлический подсвечник и кинул в сына.
Тот больно ударил в грудь Эвона, который даже не собирался уворачиваться.
– Ты слабый, хоть и пытаешься казаться сильным. Прикрываясь правосудием, всем лжешь. Срываешься на собственных детях и избиваешь невинную жену. Ты ничтожество, отец, раз считаешь, что, подчиняя слабых, становишься сильнее. – В ответ на слова сына король яростно зарычал и опрокинул стул. – Ты хочешь, чтобы все было по-твоему, и разбрасываешься жизнями, как юнами на базаре. Ты… убил свою жену и дочь.
Олафур сжал кулаки и налетел на него, схватив за грудки.
– Ты слабак. Малодушный жадный пьяница, не достойный ни трона, ни семьи! – дрожащим голосом выпалил Эвон, смотря в налитые кровью глаза отца.
Сердце травника быстро стучало, а ноги подкашивались. Но не от страха, а от облегчения. Он скинул с себя оковы и высказал все, что так долго съедало его изнутри. Теперь он свободен.
– Я прощаю тебя, отец.
Олафур отбросил сына в стену. Эвон больно ударился головой, но не успел прийти в себя, как разъяренный отец ударил ему кулаком в скулу.
«Он станет мужчиной, когда с гордостью проглотит свою же кровь и примет любое мое наказание без слез и страха».
Травник помнил слова отца и сейчас, гордо принимая побои, смотрел на него с облегчением. Хоть одно желание Олафура он исполнил.
Лицо короля покраснело от злости, он кричал и бил все сильнее. Казалось, он наслаждался кровью сына, пытаясь выплеснуть весь накопившийся за многие годы гнев, яростно и безжалостно колотя его. И Эвон молча ждал каждый удар. Его лицо горело, а из носа, заливая рот, вытекала кровь. Тело травника обмякло, и он осел на пол. Олафур остановился и встряхнул уставшую руку.
– Все-таки хорошо, что ты не сдох в тот день. – Король пытался отдышаться. – Святые оставили тебя в живых, чтобы я как следует проучил тебя, заставляя сожалеть.
Эвон усмехнулся и, поморщившись от боли, коснулся рассеченной губы. Увидев улыбку сына, Олафур налетел
