и он запутался в колючках, до крови расцарапав руки. Зимцерла оглянулась убедиться, что он не отстал, и сухо закончила:
– Вот только с десяток лет назад всё изменилось. И жертвы наутро уже не возвращались.
– И все так легко решили, что боги их забирают? – всё ещё недоверчиво уточнил Ивейн. – Мало ли что может случиться ночью в лесу: волки, разбойники…
– Сразу видно, чужак ты, – хмыкнула Зимцерла. – Никто по доброй воле на проклятую поляну не ходит, там мёртвое всё. Звери стороной её обходят, птицы стороной её облетают. Как-то пытались вместо девицы корову в жертву принести, так та взбесилась, вырвалась и убежала. Так и издохла, свалившись в овраг и ноги переломав. Да и видят все каждую Купалу, как сияет, спускаясь, колесница богов.
Ивейн нахмурился. Что-то было не так. Не могли же станционники нарушить собственные законы и позволить аборигенам себя заметить? Да и ради чего? В шутку украсть девицу и варварский обряд нарушить? Если так, то куда потом исчезали жертвы? Да и слухи бы поползли по станциям: такие шутники не могут не прихвастнуть своими подвигами, уж точно никто молчать не стал бы!
Но если не они, то… куда исчезают девушки? Что ещё может в небесах сиять? Ну не боги же!
– То есть, – очень медленно уточнил Ивейн, пытаясь уложить в голове эту дикую, варварскую картину, – когда ваши девушки стали исчезать, вы продолжили оставлять их на поляне? И ни одна не сбежала?
Ясным, хоть и не прозвучавшим, повис и другой вопрос: «И ты сама не хочешь сбежать?»
Тропка уводила их по берегу реки в сторону от деревни, где лес спускался к самой воде. Звенящий солнечный жар сменился мягкой тенью и прохладой, сразу стало проще дышать. У корней деревьев звёздочками белели безымянные лесные цветы, терпко пахло горячей смолой.
Не дождавшись ответа, Ивейн спросил уже тихо, и голос его подрагивал от злости:
– И вы так легко готовы обрекать своих на смерть?
– Мы верим, что они не умирают, что их забирают боги.
– Но того, что они живы, доказательств у вас нет.
Зимцерла едва заметно вздрогнула, и Ивейн проклял свой длинный язык – ну вот, только сильнее напугал и расстроил её! Но может, и к лучшему? Ведь если не будет верить в то, что её боги к себе заберут, проще решится на побег или…
Зимцерла ответила, только когда вывела его к заводи. Ивы склонялись над водой, и меж ними белела узкая полоса песчаной отмели.
– Это долг перед деревней. – Она остановилась у самой кромки воды и говорила, не поднимая от неё глаз, словно её смутное, разбитое рябью отражение, было самой важной вещью в мире. – Ведь если не будет жертвы, то боги лишат нас милости. Лучше пусть погибнет… уйдёт одна, чем на всю деревню обрушатся голод и хвори.
Ивейн слушал, едва сдерживая гнев: только дикари и варвары могли так спокойно говорить о жертвоприношении. Вот только… если бы в жертвы была выбрана другая девушка, отреагировал бы он так же?
Нет.
И чем он тогда отличается от этих варваров?
– Но так ведь нельзя! – почти выкрикнул он. – Все жизни ценны одинаково! И откупаться кем-то… это… это…
Гнев стал ещё сильнее, огнём скрутил желудок, ведь теперь Ивейн злился на себя. От следующих слов его едва не затошнило:
– Если вам так важно обречь кого-то на смерть, то почему в этот раз не оставили жертвой дочь старосты? Она и так умирает. Зачем потребовалось, чтобы ты её заменила?
Она резко обернулась, коса хлестнула по спине и тут же расплелась.
– Ты разве не слушал меня? Кто осмелится отдать богам хворую, негодную жертву?! Если б я не вызвалась заменить Божену, то обрекла бы всю деревню! Я не могла иначе!
Ивейн хотел уж было крикнуть ей в лицо, что нет никаких богов, но осёкся. Не поверит. И даже говорить с ним больше не захочет. Да, ей страшно и тошно, но она от своего долга не отступит. А значит, нужно её убедить, что вовсе не богам её собираются отдавать.
Только понять бы еще – кому?
– Расскажи, где мне найти эту поляну? – миролюбиво спросил он. – Я хотел бы взглянуть на неё – если можно, конечно.
Зимцерла замялась, нервно схватилась за косу, начала переплетать её быстрыми, суетливыми движениями.
– По законам нельзя, – наконец сказала она, и лицо её сделалось жёстким. – Но какое мне теперь дело, ведь так? Иди по тропе на север до оврага, там поверни на восток и иди вдоль него. Как почуешь, что хочется прочь бежать, значит, поляна рядом. Там уже мимо не пройдёшь.
Не дожидаясь ответа, она бросилась прочь. Ивейн хотел было окликнуть её, но заметил, как вздрагивают её плечи, будто от едва сдерживаемых рыданий, и промолчал. Сейчас с ней говорить – только душу зря травить. Нет, он должен во всём разобраться и убедить старосту, что вовсе не богам они жертвы приносят. Главное, найти доказательства, которым аборигены поверят.
В том, что они его послушают, Ивейн не сомневался! Он же лекарь! Лекарям всегда верят.
* * *
Наскоро умывшись, он бросился искать проклятую поляну. Пусть после обливания грязной водой ему и хотелось искупаться и ополоснуть одежду, но сейчас не было на это времени. Пока он продирался через лес, одежда подсохла и теперь неприятно покалывала тело, но Ивейн не обращал внимания на такие мелочи.
Заблудиться он не боялся. Внутри его броши был навигатор – слабый, но его хватит, чтобы выйти обратно к деревне. Сложнее оказалось отыскать саму поляну. Это местные здесь каждую берёзку знали, в тропках не путались и по едва заметным приметам могли верное направление выбрать, а Ивейн заплутал сразу, едва от заводи отошёл. Вот только была тропка под ногами – и нет её. Продирайся сквозь подлесок, обходи кустарники и надейся, что так близко от деревни нет ни волков, ни медведей.
Овраг он нашёл чудом. Вернее, чудом в него не свалился, когда ноги поехали на влажной траве и комья земли с шорохом покатились вниз. Ивейн уцепился за тонкую осинку, склонившуюся над самым краем, выбрался кое-как, с содроганием посмотрел вниз. Не глубоко вроде, но повторить судьбу давешней жертвенной коровы не хотелось. Без медицинской капсулы под рукой он себе перебитый позвоночник не вылечит.
Но и отходить далеко от края оврага была страшно: а вдруг он завернёт в сторону, а Ивейн не заметит и снова заблудится? Так и пришлось идти, постоянно оглядываясь, да за деревья и кусты, что по краю росли, цепляясь.
Когда он выбрался к поляне, солнце уже перевалило зенит и медленно ползло вниз. Душное, сонное безветрие окутало лес, даже мошкара притихла и не липла к потной коже.
Неудивительно, что аборигены называли эту поляну проклятой. Деревья, её окружающие, давно погибли, высохли на корню, и едва поскрипывали кривыми ветвями даже в безветрии. Со стороны поляны кора на стволах рассохлась и отвалилась, обнажив белёсую гладкую древесину. На самой же поляне даже травинки живой не было.
Рядом с ней и впрямь делалось не по себе, хотя причин для страха Ивейн не видел. Однако тревога не оставляла его, словно здесь он мог коснуться чего-то древнего, непонятного, зловещего…
Вот только он прекрасно знал, что может оставлять на земле такие круглые выжженные следы.
Когда-то давно здесь взлетел шаттл: старой ещё модели, раз выхлоп всю растительность выжег. Сцепив зубы, Ивейн шагнул на поляну, и сухая, спёкшаяся земля захрустела под его ногами. Приходилось перебарывать себя, чтобы не броситься со всех ног прочь, мысли путались, сдавались под напором странных, словно извне навязанных эмоций.
Навязанных извне… За эту мысль Ивейн уцепился, но обдумать её не мог, она ускользала, как образы из сна после резкого, неурочного пробуждения. Ему пришлось уйти с поляны под сень деревьев, усесться на землю, прижавшись спиной к тёплому стволу, сделать дыхательные упражнения – и только тогда к нему вернулся контроль над мыслями и чувствами.
Нет, всё было просто на самом деле, стоило догадаться и раньше – ещё когда Зимцерла сказала, что рядом с поляной жуть берёт. Но нет, он себя самым умным возомнил, как последний эволюционист, решил, что жалкие аборигены сами невесть чего испугались! Дурак. Правильно говорил наставник, он ещё не готов.
Ивейн с приглушённым стоном схватился за виски. Некогда было себя самоедством изводить. Если он прав, и на поляне действительно спрятан генератор сенситивного поля, то он сможет быть неплохим доказательством для переубеждения старосты. Наплести, что это
