колдовской артефакт и что не богам, а злобным колдунам деревня своих девушек отдаёт, – и готово.
Вот только сначала нужно этот генератор найти и отключить.
Сделав несколько глубоких вдохов, Ивейн вернулся на поляну. Теперь ему удалось отгородиться от навязанных эмоций, пусть это и требовало много сил и внимания. И всё же, даже несмотря на это, поиски генератора заняли до обидного много времени, и то увенчались успехом лишь потому, что такой генератор Ивейн раньше видел. Дрожащими руками вытащив аккумулятор, он наконец перевёл дух.
Генератор умещался на ладони, индикатор заряда зловеще мигал красным – ещё пара минут, погаснет и он. Ивейн старался представить, что может абориген увидеть в этом куске металла, стекла и пластика. Достаточно ли он странно выглядит, чтобы показаться колдовским артефактом?
Ивейн прекрасно понимал, что собирается нарушить закон – пусть и для того, чтобы спасти Зимцерлу. Если хоть кто-то на станциях об этом узнает… ох, лучше даже не думать, что тогда его ждёт! И ведь никто не поверит, что генератор он обнаружил здесь, по нему даже не определить, кто и когда его на поляне оставил!
Ивейн прикусил щёку изнутри и быстро пошёл в сторону деревни. Ему было тошно даже оттого, что он вообще волновался о возможном наказании, когда шла речь о жизни Зимцерлы. Он почему-то не сомневался, что ей угрожала именно смерть – ведь для чего ещё могли станционники забирать девушек? Тайно держать их на станциях не получится. А зная нравы некоторых эволюционистов, легко можно додумать и эксперименты на людях, и мучительные пытки для развлечения.
Выбравшись из леса, он сразу отправился к старосте, надеясь, что застанет того дома. Деревня сонно притихла, словно набираясь сил перед ночным празднеством, никого не встретилось ему по пути, словно все уже спустились к реке. Всё больше и больше Ивейн сомневался, что отыщет здесь старосту – и всё больше и больше паниковал. Слишком мало было времени, чтобы метаться по округе в его поисках.
Полный мрачного предчувствия, Ивейн шагнул в открытые сени и различил голоса, доносящиеся из избы. Кажется, староста отчитывал кого-то гневно, ему возражал девичий голос, звонкий от злости.
– …сказано же было, чтоб до конца праздника ты никому на глаза не показывалась! Или не понимаешь, чем грозит тебе это?
– Одно понимаю – если ночью меня не будет у костров, то Карпош найдёт, с кем через них прыгать! Хочешь, чтоб я без жениха осталась?!
– Зато живой, дура! Живой! Или снова в жертвы захотелось?
– Ты и сам знаешь, в день Купалы жертву уже не сменят. Ну скажем, что боги смиловались надо мной не завтра с утра, а сегодня. Даже если и догадается кто, разве решится с тобой спорить?
Воцарилась короткая тишина, и Ивейн только сейчас заметил, что затаил дыхание, и грудь теперь сжимает от нехватки воздуха. Он уже потянулся к двери, чтоб резким стуком оборвать спор, когда староста ответил негромко, с едва сдерживаемым страхом:
– А если боги нашу ложь увидят? Вдруг и вправду сляжешь?
И холодная насмешка в ответ:
– Так лекарь исцелит, зря, что ли, явился? Да и, отец… неужели ты действительно веришь, что богам есть до нас дело? Что они вообще есть?
Резкий, рвущий воздух звук пощечины. Ивейн вздрогнул всем телом, словно это его ударили, и без стука распахнул дверь.
– Богдан Наумович, я должен сказать вам кое-что очень важное.
Они уставились на него, как на призрака. И побелевший староста, и его дочь, красивая даже сейчас, с растрёпанными чёрными волосами и горящей от удара щекой. «Всё-таки она ничем не больна, – мелькнула совершенно равнодушная мысль. – Не зря мне казалось, что меня за нос водят».
– Божена, иди в горницу, – напряжённым голосом велел староста, не сводя взгляда с Ивейна. Девица сверкнула глазами, но всё же послушно скрылась в глубине дома. – Послушай, милсдарь лекарь, ты должен меня понять…
Ивейн оборвал его властным взмахом руки.
– Я не о том поговорить хотел! – Он нахмурился, пытаясь подобрать слова, и староста поспешно вставил:
– Вижу, разговор ты долгий затеять хочешь. Так присядь, в ногах правды нет. А я пока угощение принесу. Под добрую снедь-то любой разговор ладится.
И не успел Ивейн остановить его, как тот скрылся за печью. Вздохнув, Ивейн уселся на лавку и уронил голову на руки. Ему действительно не помешает время, чтобы сосредоточиться и как следует обдумать то, что он собирается сказать. Особенно теперь, когда он знает об обманной подмене жертвы. Может, даже легче будет старосту убедить…
Да где же он?!
Он скоро вернулся, таща в руках блюдо с пирожками и объёмный запотевший кувшин. Хоть не брага в нём местная? Вот ещё не хватало ею травиться! Староста щедро разлил что-то красноватое по глиняным чашкам, придвинул одну к Ивейну, и за ней остался влажный след. Ивейн принюхался подозрительно, но это оказался всего лишь ягодный морс, холодный, как из погреба.
Только пригубив его, Ивейн понял, как же ему хотелось пить от духоты и волнения. Слегка кисловатый напиток освежал и оставлял на языке вяжущий привкус. Ивейн пил медленно, собираясь с мыслями, и отодвинул чашку, только когда она опустела больше чем наполовину.
Староста терпеливо ждал, не сводя с него пристального тревожного взгляда. Сам он даже не притронулся к морсу, так и вертел чашку в грубых пальцах.
– Я хотел поговорить о вашем ритуале… жертвоприношения, – ему не удалось скрыть гнев и презрение в голосе, и староста только сильнее сгорбился, напряг плечи, как зверь перед броском. – Сколько лет назад ваши девушки перестали возвращаться после Купальской ночи?
Староста долго молчал, внимательно вглядываясь в лицо Ивейна. Видать, всё ещё ждал упрёка в обмане. Или того, что Ивейн потребует, чтобы в жертву принесли его дочь, а не Зимцерлу. Но раз была возможность навсегда прекратить это варварство, то Ивейн не собирался её упускать.
– Да уж больше пяти лет минуло, – наконец проворчал он и опустил глаза в чашку. – Шесть или семь. Как раз по зиме из Звечанки – это к северу деревня, покрупнее, с ярмаркой даже – вести пришли, что боги гневаются и жертву требуют. А тем же летом как раз и первая девка не вернулась. Стоянова племянница младшая, как сейчас помню, бойкая девчушка, тогда как раз заневестилась…
Он рассказывал обстоятельно, вдумчиво, время от времени бросая на Ивейна короткий взгляд и тут же снова отводя глаза.
– …мы тогда с собаками лес взялись прочёсывать, да они, не доходя до проклятой поляны, выть начали и с поводков рваться. А когда ближе подошли, то и людей такая жуть взяла, что ясно стало – боги нашу девку забрали.
– Боги, – хмыкнул Ивейн и потянулся за пирожком, начал ломать его в пальцах. – Вы так из-за вестей из Звечанки решили?
– Так всё одно к одному сошлось: и беды у звечан, и жуть эта на поляне, и то, что и духу от девки не осталось. Не сама она оттуда ушла, а больше никаких следов вокруг и не было. Да и волхва потом из города пригласили, старого, который ещё в Смиловце – это к востоку соседи наши – ещё первый сруб благословлял. Вот он и разъяснил нам всё, что богам жертва нужна, что грешны мы перед богами сильно, мало чтим, законы их нарушаем… а как их не нарушишь, если богов много, и законы их один другому противоречат? Велес велит каждую животину беречь, а Перун жаркой крови требует, и как тогда быть?
Ивейн сжал переносицу. Было душно, невыносимо, и с каждой минутой всё тяжелее давалось дышать, словно жарко натопленная печь гнала в избу угарный газ. Глаза слипались, и каждая связная мысль давалась с большим трудом. И зачем он о богах заговорил? Ведь о другом хотел…
– А вы не думали, – медленно, словно с трудом вспоминая каждое новое слово, произнёс Ивейн, – что это не боги с вас жертву требуют? Что это кто-то прикрылся ими, чтоб свою злую волю вам навязать? Мало ли колдунов на свете?
Вообще ни одного, но как удобно, что аборигены в них верят! Порывшись в карманах, Ивейн приподнялся на лавке и со стуком положил перед старостой генератор. Когда усаживался обратно, его повело в сторону, пришлось до боли в пальцах вцепиться в столешницу. Да откуда эта духота?! Гроза, что ли, идёт?
– Это я на вашей поляне нашёл, – пояснил он, уже не находя сил, чтоб вдумчиво подбирать слова. – От этой штуки вам так
