- А что, этот «особняк» косоглазый больше не объявлялся? – спросил Боев.
- Бог миловал.
- Теперь навряд ли объявится, - уверенно заявил Боев, разливая водку по рюмкам, - Мы с Кирпичом кое в чем ему подсобили.
- Прям детектив, – заинтересовался Никитин, - Это как же?
- Колян сам тебе расскажет, когда вернешься. Тебя на роту ставят?
- Ставят.
- Значит, теперь вы на равных. Я ему скажу, что от тебя у меня тайн нет, – и без задержки спросил, - Слушай, ты не передашь в Москве моей благоверной пять сотен чеков?
***
Титры: Аэродром Чкаловский. Московская область. СССР.
9 июня 1988 года
Никитин очнулся от дремы, когда самолет ударил шасси о бетонку.
К открывшейся аппарели подъехал автобус ПАЗ, оборудованный под катафалк.
Он был рассчитан на гроб обычного размера. «Цинк» же, упакованный в деревянный прямоугольный ящик, никак не желал туда протискиваться, и его солдаты ставят под углом 45 градусов к полу, и только тогда гроб запихивается в автобус.
Никитин залез в автобус. Сел и погладил ящик ладонью:
- Бедный Шура! Даже в гробу тебе не дают полежать спокойно…
***
Титры: Москва. СССР.
9 июня 1988 года
Автобус-катафалк едет по раздолбанному Щелковскому шоссе до Москвы.
Пересечение с МКАД.
Автовокзал. Станция метро «Щелковская».
Черкизовский рынок.
Стадион «Локомотив».
Пруд с церковью на пригорке. Преображена.
Мост через Яузу.
Госпиталь имени Бурденко. Въезд со стороны Яузы.
Морг.
Никитин выходит из автобуса.
К нему подошел крепкий мужик лет сорока пяти в форме.
- Полковник Коротченков, из Главного Управления, - представился он, – Вы – старший лейтенант Никитин?
- Я, товарищ полковник, - козырнул Никитин.
- Мне поручено вас встретить, и заняться организацией похорон. Документы у вас?
- Так точно, - Никитин передал папку.
- У вас есть место, где остановиться?
- Есть.
- Оставьте мне, свой телефон и езжайте отдыхать. Вот мой номер, - полковник протянул сложенный тетрадный лист в клеточку, - Сверху - служебный, снизу – домашний. Командировку отметите в Управлении. Если что нужно, звоните.
- Спасибо, товарищ полковник.
- Всего доброго.
Только сейчас Никитин заметил, что возле него крутится какой-то чернявый мужичонка лет тридцати пяти, в замшевой куртке и сильно поношенных джинсах, похожий на южанина. Его маковку украшала приличных размеров лысина.
- Простите, вы Игорь? – спросил он, выждав, пока полковник отойдет.
- Ну, допустим, я, а что?
- Тариэл, - представился он, протягивая мне волосатую длань. – Я муж его сестры, - Говорил он с очень легким, но все равно заметным акцентом уроженца солнечной Иверии.
- Чьей сестры? – не понял Никитин.
- Балаганова Виктора, чьей же ещё.
Никитин пожал ему руку.
- Вы привезли Виктора? – спросил новый Шурин родственник.
- Да, я. Что вы хотите? Оформлением документов и похоронами занимается тот полковник, который только что отошел. Вещи покойного я завезу Ванде Станиславовне завтра. Адрес знаю. А сейчас, простите, я очень устал. Примите мои соболезнования.
- Погоди, - он тронул меня за рукав, переходя без спросу на «ты». – Можешь мне все отдать, я передам. Зачем тебе напрягаться?
Никитин внимательно осмотрел его с головы до пят. И не понравился он ему еще больше.
- Извините, - вежливо, но достаточно твердо заявил он. – Все вещи и деньги я могу передать только Ванде Станиславовне. Вас, простите, я не знаю.
При слове «деньги» его темные, как душа осквернителя могил, глаза нехорошо блеснули.
- Э, дорогой? Зачем тебе ездить туда-сюда? Мне отдай! Хочешь, я тебе паспорт покажу? Там печать-мечать, вот смотри! - Он действительно вытащил из кармана куртки затертый «молоткасто-серпастый» и развернул его на листе с графой «Семейное положение».
Никитин не стал даже рассматривать, отметив лишь краем глаза, что «печать-мечать» там точно не одна.
- Извини, кацо, - снова повторил Никитин, теряя терпение, – Сказано тебе: завтра – значит, завтра!
………………………………………………………
Никитин открыл своим ключом дверь квартиры в типовой «хрущобе» на улице, Хулиана Гримау. В квартире никого не было, и было видно, что давно.
Никитин заглянул в холодильник.
Внутри сиротливо виднелась пачка маргарина. Компанию ей составляли два подвявших, но еще пригодных к употреблению, огурца. Только сейчас Никитин почувствовал, что безумно хочет жрать. Не есть, а именно жрать.
С последней надеждой он откинул крышку морозилки и – о
