– Да нет, ничего, – буркнул Конан, решив, что вряд ли стоило пересказывать товарищу такой странный и не слишком приятный сон. – Пошли! Вряд ли Ламици завалился дрыхнуть, как мы!
– Надо было тебе оставить меня, – пристыженно опустил голову горец. – Я вел себя как последний слабак, и это может дорогого нам стоить. Клянусь, сегодня я наверстаю все то время, что мы потеряли из-за меня. Вперед!..
И, не тратя больше времени и сил на разговоры, он быстрым шагом устремился по следу. След был отчетливо виден, – на их счастье, погода стояла безветренная и песок лежал неподвижно. Друзья неутомимо шагали при свете луны. Конан легко поспевал за своим другом. Когда взошло солнце, они вновь увидели вдалеке бредущего евнуха.
Ламици приближался к полуразвалившимся стенам какого-то древнего сооружения… Стены росли прямо из песка, а за ними высилась огромная мрачная башня. Заметив евнуха, который, спотыкаясь, стремился к воротам сооружения, Кейлаш испустил цветистую гирлянду таких чудовищных непристойностей, что отшатнулся бы и аргосский матрос.
– Бежим!.. – хрипло заорал он, обращаясь к Конану. – Надо схватить его, пока он не пролез внутрь!..
Собрав последние силы, друзья сломя голову понеслись через пески. Летя вперед, Конан гадал про себя, чья гибель была ближе – Ламици или их собственная… К черту сомнения! Он мчался со всей скоростью, на какую был способен. Он далеко обогнал Кейлаша и приближался к хромавшему, шатавшемуся евнуху. Он понятия не имел о том, что с вершины башни за ним холодно наблюдали черные, точно сажа, глаза.
Ламици оглянулся через плечо я хотел завизжать от ужаса, разглядев жуткого варвара всего в нескольких сотнях шагов. Из пересохшего горла не вырвалось ни звука, лишь безмолвно шевельнулись покрытые волдырями, уродливо вспухшие губы. С изможденного лица, похожего на череп покойника, лохмотьями свисала опаленная плоть. Само тело выглядело едва ли лучше. Пропыленные, изодранные шелковые одеяния, когда-то бывшие голубыми, болтались на истощенных, костлявых плечах.
Но страшнее всего были глаза. Безумца завораживал солнечный блеск, и он днями напролет смотрел прямо на яростное светило. От этого глаза его приобрели цвет прокисшего молока, он почти ослеп. Несмотря на то что практически лишился зрения, он шел прямо к цели, безошибочно ведомый неким загадочным чувством. Он более не помнил ни цели, ни причины странствия, ни даже своего имени. Его мир состоял всего из трех слов. Солнце. Крепость. Амулет. Больше ничто не имело значения.
Он ввалился внутрь через трещину во внешней стене, споткнулся, но устоял на ногах и продолжал двигаться к башне. Позади него киммериец во весь опор несся к воротам, до которых ему оставалась какая-то дюжина шагов. Он держал перед собой меч: еще несколько прыжков, и он всадит клинок евнуху в спину. Но от темных глаз, смотревших на него сверху, не мог укрыться ни один его шаг. Когда Ламици оказался внутри стен, смотревший заговорил впервые за много столетий молчания.
– Капатмак-кутук! – сказал он.
Звуки, вырвавшиеся из горла Скаурола, породили эхо и привели в действие могущественные силы.
– Уф-ф!.. – изумленно выдохнул Конан. Там, где мгновение назад был всего лишь воздух, возникло кованое железо ворот. В которое он со всего маху и врезался. Меч вылетел у него из руки, а самого его отбросило на несколько шагов назад. Голова от удара пошла кругом; киммериец подобрал меч и кое-как поднялся.
– Что еще за херня?.. – возмутился Кейлаш, подбегая и останавливаясь перед воротами. – Смотри!.. – И он концом меча указал на стену по обе стороны ворот.
Куда подевались крошащиеся каменные обломки, обглоданными ребрами торчавшие из песка? Стены стояли во всей красе, нетронутые и неприступные.
– Надо лезть!.. – проворчал Конан. – Его еще не поздно схватить!
И он, и горец были опытными скалолазами. Они взобрались по воротам – там нашлось больше зацепок для рук и ног, чем на гладких стенах. Подтянувшись, Конан перевалился через верх и сразу увидел Ламици. Евнух был уже на полпути к ступенькам, что вели ко входу в башню. Спускаясь, киммериец долез примерно до середины, потом спрыгнул вниз. Кейлаш последовал за ним, упав и перекатившись по мягкому песку. Еще несколько сот футов – и евнух у них в руках!.. Он только-только достиг лестницы…
– Дельмек-кескин! – вновь гулко отдался в башне голос Скаурола.
Мчась за еле плетущимся евнухом, Конан выдернул из ножен кинжал. Кейлаш, следовавший за ним, вдруг взвыл от боли и изумления. Конан оглянулся – и кинжал чуть не выпал у него из руки.
Из песка вдруг выскочил длинный, премерзко зазубренный кол. Толщиной он был примерно как рука киммерийца возле запястья. Этот кол чуть не угодил в кезанкийца: он оцарапал ему левый бок и оторвал кусок потрепанного плаща. Тут Конан ощутил какое-то шевеление в песке возле своей правой ноги и инстинктивно шарахнулся в сторону. Мгновенная реакция спасла ему жизнь: еще одно железное острие пронзило воздух там, где он только что стоял. Когда оно замерло, его вершина оказалась на фут выше головы киммерийца.
Участок песка между воротами и лестницей оказался кошмарной западней. Конан и Кейлаш отчаянно уворачивались от все новых и новых кольев, выраставших кругом них из песка, точно смертоносные железные стебли. Иногда выскочивший кол вновь прятался в землю. Песок сразу же заполнял отверстие – и не заподозришь, что здесь было мгновение назад!..
Конан и Кейлаш продолжали игру со смертью, дюйм за дюймом продвигаясь вперед, к башне. У обоих вовсю текла кровь из множества неглубоких ран, плащи висели клочьями. Киммериец, и так вымотанный бешеный бегом по солнцепеку, понимал: если хоть чуть ослабить внимание, его тотчас же насадят на вертел. А, была не была!.. Решив положиться на счастье, он закрыл глаза и, перестав уворачиваться, просто понесся к двери крепости так, что только пятки засверкали.
Когда он снова открыл глаза, то уже стоял на нижней ступеньке каменной лестницы, вне досягаемости зазубренных кольев. Правая нога была вспорота прикосновением одного из лезвий, но в остальном ему повезло.
Кейлаш решил последовать его примеру и так же, как Конан, во весь дух помчался вперед. Он был уже почти в безопасности, когда очередной кол взметнулся у него прямо из-под ноги, пропорол ступню и пошел дальше вверх. Кейлаш свалился, воя от нечеловеческой боли.
Его надо было спасать! Дотянувшись, Конан изо всей мочи вцепился в кол и рванул его на себя. Железный штырь сначала согнулся, а после и переломился. Зазубрины изранили киммерийцу ладони, но он не обращал внимания на боль. Кейлаш содрал ногу с обломков кола. Как ни обезвожено было его тело, на глазах воина от боли выступили слезы. Скрипя зубами, он оторвал от плаща полоску ткани, замотал пробитую ногу, поднялся и заковылял вперед. Густая кровь сразу пропитала повязку.
