Торговец перестал прятаться, облачился в самую дорогую длинную рубаху, украсил голову и шею каменьями с солнечным металлом и устремился во дворец. Суангуа принял его лишь на следующий день, и Шоануапе, валяясь в пыли поведал ему о том, что его долгая и трудная работа на Нижней Мезкале принесла свои плоды: враг державы – владыка четлан Сухая Рука пойман! Даже не убит, а взят живым! Ценного пленника можно будет привести на священные курганы, а кровь Сухой Руки станет сладкой жертвой небесным богам!
Каконци всё равно был хмур. Если бы не чудесная весть, он обязательно покарал бы Шоануапе. Но в такой ситуации… В любом случае, сейчас правителю было не до четлан. Война на востоке в горах тоже затянулась, свободных войск в Цинцунцанне не было.
«Дабы искупить свою вину, пойдешь на Мезкалу сам, – строго молвил каконци. – Сам утвердишь там нашу власть. Сам привезешь Сухую Руку в Цинцунцанн. Тогда будет тебе прощение».
И вот он плывет. Плывет на своей лодке. Плывет с гребцами, которых нанял на свои сбережения. Все надежды на будущее Шоануапе сосредоточены в одном месте: в Черном Урочище, во владениях Ицкагани, в грязной яме, где сидит проклятый князёк Сухая Рука. Забрать его, увезти в земли пурепеча, подчинить Черное Урочище, а после и окрестные селения – вот его главная цель и задача.
«Если справлюсь, – мечтал торговец. – То, возможно, не только должность окамбеча верну. Кто знает, может быть, даже карача капеча стану!».
До конца этого дня до Черного Урочища они не добрались. Заночевали на берегу, а с первыми лучами божественного солнца, устремились в путь. Урочище встретило их обычной жизнью: на берегу рыбаки уже вернулись с утренней рыбалки и потрошили добычу. Земледельцы ушли в поля. На появление пурепеча никто особого внимания не обратил. Шоануапе кликнул двух помощников и отправился на север, благо дорогу к усадьбе имачаты знал прекрасно. Никаких даров он не брал – не та ситуация.
Перед входом на подворье Ицкагани гостей, наконец, встретили. Приветствия, поклоны – всё, как положено. Ввели в жалкое строение, которое местный имачата считает своим дворцом. Внутри ничего не изменилось: циновки, факелы и череп предка на постаменте. Ицкагани встретил его в центре зала, как обычно, мрачный, закутавшийся в плащ.
– Приветствую тебя, почтенный окамбеча.
«Не буду его поправлять. В любом случае, когда я привезу домой Сухую Руку, Суангуа смилостивится».
– Ицкагани, ты проявил себя достойным подданным каконци. Благодать Курикавери снизойдет на тебя: твой род сохранит свою власть над Черным Урочищем. Веди же сюда подлого мятежника! Я отвезу его в Цинцунцанн, а, когда вернусь, мы покончим с остатками непокорства в Излучном! Готовь воинов для похода и корзины для добычи!
Имачата слушал его спокойно и как-то равнодушно. Вынул руку из-под плаща и махнул в сторону темного дверного проема.
И ввели Недоноска. Это точно был он: длинный верзила с тощей полусогнутой правой рукой, которая была короче левой на полторы ладони. Из-за нее калека стоял, слегка перекосившись на правую сторону.
Но…
Но мятежный князек был не связан! Он вышел в свет факелов и стоял свободно, даже слегка расслабленно. Он был чист, волосы его уложены в аккуратную прическу, на груди висело дорогое оплечье из камней и перьев, а на петле широкого кожаного пояса покоился бронзовый топор.
Топор у пленника?!
– Я не понимаю…
– А от тебя этого и не требуется, – резко оборвал Сухая Рука торговца и шагнул вперед. – Ты нужен только для того, чтобы услышать, запомнить и передать своему владыке то, что я сейчас скажу. И поверь мне, только по этой причине ты, подлая жаба, всё еще остаешься живым, а не корчишься от жуткой боли на жертвенном алтаре!
Пока Сухая Рука говорил это, Ицкагани неспешно подошел и встал рядом с владыкой четлан, скрестив руки на груди. Измена! Шоануапе похолодел.
– Запомни и передай слово в слово, – твердо продолжил владыка. – Народ четлан отныне един и неделим. Излучное, Черное Урочище, Крыло и все иные селения служат своему владыке и чтут Золотого Змея Земли! И более никакой бог и никакой правитель не имеют над ними власти. Пусть каконци знает: если его воины снова придут в горы, то мы будем драться с ними, пока не поляжет последний четланин. Я клянусь всем святым, что у меня есть, что вступлю в союз с теночками, с любым иным народом – даже с самим Чужим! – лягу под них, но не дам пурепеча подчинить свои земли!
Сухая Рука яростно раздувал ноздри, шагал на Шоануапе, с каждым словом, с каждой фразой, всё сильнее наседая на торговца.
– Но! – странным жестом четланин воздел вверх указательный палец и улыбнулся. – Мы сможем жить и в мире. Четлане готовы торговать с пурепеча, свободно пропускать их по Мезкале и даже оказывать помощь в защите Закатулы от иных врагов, если те появятся. Все-таки держава пурепеча находится сильно далеко, а мы близко.
– Запомнил? – холодно спросил Ицкагани. – Передай это слово в слово каконци, и пусть твой господин подумает. А от себя добавлю: тебе, Шоануапе, в этих краях лучше больше не появляться. Здесь не рады твоему лживому языку и твоим подлым мыслям.
Два вождя развернулись и удалились в темный дверной проем. К торговцу подошли стражники и грубо вытолкали его на улицу.
Шоануапе был бледным, словно, смертельно больной. Ему предстоял путь в Цинцунцанн и долгий разговор с каконци. Разговор, который не сулил ему ничего хорошего.
Эпилог второй, он же заключительный
Пещера Аладдина должна быть с тайнами. Иначе, какая она пещера Аладдина? Нет, иначе она просто склад всякого барахла, которое владыка четлан (в моем лице) гордо именует казной.
Поэтому для пещеры просто счастье, что тайна у нее есть. Если пройти основную камеру, если подняться верхней галереей, завернуть налево, и не поверить, что сужающийся проход заканчивается. Если протиснуться коротким шкуродером еще семь или восемь шагов – то можно оказаться перед люком. Нет, реально! Вода проточила такой идеальный круг в полу, что поневоле ждешь увидеть в глубине оранжевую каску сантехника. Но это не канализация. Это небольшая полость, которая расширяется вниз, изгибается, словно человеческий желудок, сужается воронкой и уходит вниз узкой «трубой» – прямо, как кишкой. По этой трубе вниз уходит небольшой, но постоянный подземный водный поток.
Я нашел это место давно, когда Аграба еще только начала строиться. И долго не мог придумать, как этот «желудок» использовать. Сортир вышел бы идеальный, но кому придет в голову так далеко и так сложно добираться до туалета! Так что «желудок» простаивал. До недавних пор…
Запалив факел, я покинул основные камеры казнохранилища, протиснулся по шкуродеру и вышел прямо к черному круглому отверстию. Ладно, зачем подбирать красивые слова: к «очку» я подошел.
– Не спишь? – подсветил «очко» факелом.
В темноте послышалась шумная возня, и глубоко внизу, в слабом пятачке света появилась голова Мацихатлы. Предатель смотрел на меня пустым равнодушным взглядом.
– Убивать меня пришел? – слабым сипящим голосом спросил он.
Третий день тут уже сидит, бедолага. Когда Ицкагани примирился со мной, когда прилюдно объявил своим владыкой, и мы побратались на кургане Золотого Змея в Излучном, когда все четлане веселились и ликовали от, наконец-то, обретенного мира – почти никто не обратил внимания на Вапачиро. Тот тихо прошел в сторонке и провел к Аграбе кого-то с мешком на голове. Уже после, мы с Серым вместе затащили этого неизвестного в пещеру Аладдина. А потом – тайными путями протащили пленника в потайные места и кинули в «желудок».
Это было моим главным условием к Ицкагани. Вообще, их было не так много. Я объявил имачату своей Левой Рукой. Как Правая Рука Кочи управлял всеми четланами на Серой Воде, так теперь Ицкагани будет управлять четланами, живущими на Мезкале. Кроме Излучного, конечно. По сути, его власть даже расширилась и стала более легитимной. Единственное: он признавал мое верховенство. Что ж, попозже он узнает, что значит быть начальником в моей «империи». Это не бонус, братишка Ицкагани, это дополнительный геморрой. Но пока ему рано это знать. Пока я потребовал только одно – отдать мне Мацихатлу. Без каких-либо гарантий.
