по старинной моде. Он оглянулся, опустил ресницы – и потрясающе выглядело. Валор – и Валор. Тянуло за руку его подержать.
А он руку поднёс к глазам, осторожно сгибал-разгибал кисть.
Клай с большого зеркала снял брезент, которым мы его накрыли, чтобы обряд не сбить. И Валор осторожно пошёл к зеркалу. Не очень уверенно.
И остановился, глядя на себя, держась за края рамы.
Бронзовый, деревянный и каучуковый скелет с красивым и прямо живым фарфоровым лицом. Будь среди нас простецы, чтобы уж совсем простецы, – кто-нибудь обязательно удрал бы с воплями.
Я его тронула за локоть – и он чуть обернулся ко мне. Удивительно.
– Валор, – сказала я, – скажите что-нибудь, пожалуйста. Во-первых, надо органчик проверить, а во‑вторых, я уже в ужасе, что ничего не получилось и вам плохо. По лицу ведь теперь не поймёшь…
– Я улыбаюсь, деточка, – сказал Валор. – Не надо беспокоиться.
С голосом мы не угадали: голос был заметно ниже, чем его настоящий. Но интонация! Я чуть не разревелась прямо здесь и обняла его, не удержалась. Ткнулась головой в рёбра:
– Господи, Валор, это так отважно! Я вами восхищаюсь, горжусь, вы – чудесный.
И он тронул кончиками пальцев мои волосы – я чувствовала, как он осторожничает с каждым движением:
– Ну что же вы, деточка… Всё получилось замечательно, поверьте… даже лучше, чем я думал.
И у всех наших, клянусь Вечностью, отлегло от сердца. Сдержанность у команды как рукой сняло: Тяпка скакала вокруг, всем людям хотелось его коснуться, руки ему трясли, а он говорил:
– Легче, ради Сумерек, мессиры: я не уверен, что так можно и что вы не оторвёте… э… новые пальцы мне, – и я слышала в его голосе знакомую улыбку.
Виллемина в простеньком платьице в клеточку, государыня инкогнито, приподняла вуаль – и я поняла, что она тоже сдерживает слёзы:
– Мессир Валор, позвольте назвать вас героем! Я буду счастлива видеть вас в Малом Совете, ваш опыт бесценен.
И Валор поднёс к фарфоровым губам её руку – обозначил поцелуй:
– Признателен вам всей душой, тёмная государыня. И простите, ваше прекраснейшее величество, чувствую себя несколько неловко. Я никогда не был настолько… э… не одет… в присутствии леди.
До костей, ага. Шуточка как раз в духе Валора.
Мы его одели.
Первым делом – в очень странную штуковину, немного напоминающую корсет, только набитую ватой, послойно. Его новую плоть, так сказать. Кальсоны тоже были такие – с простроченными ватными вставками на ягодицах, бёдрах и икрах. И уже поверх – обычную одежду и сапоги.
И он снова взглянул на себя в зеркало. Уже выглядел на удивление не жутко: как оживший и одухотворившийся манекен или автоматон, что, конечно, тоже не то явление, о котором стоит рассказывать нервным дамам, но всё-таки не живой скелет.
– Скажите, деточка, – сказал Валор мне, – я вправду выгляжу несколько даже элегантно или мне это лишь показалось на радостях?
– Да обалденно вы выглядите, мессир Валор! – радостно заорал Райнор. – В сумерках и при свечах будете смотреться как живой человек.
– А как чувствуете себя? – спросил Клай. – Всё-таки должно быть очень странно, верно?
– Леди и мессиры, я улыбаюсь, – сказал Валор, и мне показалось, что это ужасно мило. – Чувствую себя очень странно, это верно, но позвольте отметить, мэтр Клай: я чувствую себя гораздо более живым, чем прежде. Я покинул Сумерки. Валор, барон Тиховодский из дома Поющих Ив, – не призрак, не утопленник и не вампир. К вашим услугам.
– Более живым, но не совсем живым, не так ли? – уточнила Вильма.
– Если ваше предобрейшее величество отмечает отсутствие у меня дыхания, – поклонился Валор, – то это мало беспокоит меня. Я ведь давно мёртв, я, признаться, давно отвык от него. Чувства зрения, слуха и обоняния почти не изменились: я осознаю, что вижу не стеклянными глазами, а слышу не фарфоровыми ушами, но по-прежнему – как бестелесная душа. Зато заметно и, право слово, восхитительно изменилось осязание и… э… право, не знаю, как назвать это чувство. Скажем, ощущение тела. Я не движу его, как когда-то мог бы двигать эти кости, – я двигаюсь в нём. Очевидно, прекраснейшая государыня, для живого человека это прискорбная иллюзия жизни, но для меня – наслаждение. Ощущаю себя. Ноги. Спину. Пальцы. Ощущаю и осознаю их движение. Их прикосновение к предметам – их реальное прикосновение к реальным предметам… Будь я поэтом, ваше прекрасное величество, – полагаю, объяснил бы лучше.
– А тело? – спросила я. – Вам удобно?
– Вы спрашиваете, по мерке ли пришлось, деточка? – спросил Валор, и я отчётливо услышала улыбку в голосе. Голос изрядно заменял выражение лица. – Лучше всего – руки и ноги. Пальцы. Это прекрасно. Локти и колени. Но я ощущаю некоторую скованность в плечах и вот здесь… э… лопатки? Ключицы? Спина сгибается не так легко, как я ожидал, но я уже не молод, – и я снова услышала улыбку. Валор коснулся пальцами фарфоровой маски. – Лицо… словно одеревенело, – он стукнул пальцем по скуле. – Но я наслаждаюсь движениями век и глаз. Мне представляется, что глазные яблоки когда-то двигались свободнее, но сейчас и эта свобода – чуть влево, чуть вправо – кажется мне восхитительной. И рот, челюсть. Мне кажется, что я говорю словно при жизни, хоть это и иллюзия. Я ощущаю, как в груди и гортани вибрирует этот механизм, ваш органчик, деточка, и эта вибрация напоминает мне слегка и дыхание, и сердцебиение. Это чрезвычайно приятно.
– Мы с вами, прекрасный мессир, завтра, на досуге, спинку посмотрим, – сказал мэтр Фогель. – И лопатки. Я вот только боюсь, не станет ли вам больно, если начну разбирать ваши кости.
Валор сдвинул манжету и протянул Фогелю руку. Фогель понял, взял его за запястье и чуть сдвинул шарнир: на пару миллиметров вперёд и назад.
– Нет, – сказал Валор. – Боли я не чувствую. Но ощущение… э… не очень приятное. То нервное ощущение, когда… хрустнешь пальцами, скажем… С другой стороны, дорогой мэтр Фогель, это ощущение тела, плоти, в какой-то мере – ощущение живого. Я его легко перенесу. В конце концов, ведь вы же вставляли органчик в милую собаку леди Карлы – и Тяпе это не повредило.
Я им любовалась. Мой Валор. Я забрала его у Сумерек – и радовалась как дурочка. В детстве мне так хотелось, чтобы Валор был живым, – и вот оно, почти.
В нашем лучшем из миров даже это может быть настоящим подарком. Почти – много-много лучше, чем никак.
А Валор поднял палец, предлагая всем послушать. Его кисти были так же хороши, как и у Райнора, а двигались даже
