что папенька позовет его и меня к себе в поместье, где я буду счастлива видеть вас, на веки вечные друг мой сердечный.
Навсегда ваша Элеонора».
Как это ни странно, но кавалер не злился уже, его не затрясло, кулаки его не сжались и сердце не забилось. Он словно весть от лазутчиков своих получил о том, что враг не смирился, что враг продолжает войну. В этом письме было все, что ему требовалось знать про свою жену. Он понял, что она отдастся своему любовнику при первой возможности и что она ждет его, Волкова, смерти. Но вот только ли смиренно ждет? А еще он понял, что рыжая красавица Бригитт на его стороне. Волков взглянул на нее, девушка стояла рядом, смотрела на него и ждала, она была похожа на ребенка, что совершил хороший поступок и ждет похвалы от взрослого.
– Вы молодец, – сказал кавалер и погладил ее по волосам.
Поглядел на нее и понял, что ждала она не этого. Тогда он поцеловал ее в губы, потом полез в кошель и достал из него пять талеров:
– Кажется, недавно вы испачкали платье?
– Да, – она улыбнулась и покраснела немного, – и еще нижние юбки.
– Купите себе всего побольше, – предложил он, вкладывая ей в руки деньги, – теперь вы часто будете пачкаться. – Она схватила деньги с радостью, спрятала их в платье. Кажется, была довольна. А он продолжал: – Отдайте письмо тому, кому оно написано, а на словах добавьте, что как только будет случай, как только муж покинет Эшбахт, так Элеонора его сюда призовет.
Лицо Бригитт сразу изменилось:
– Так вы задумали его… заманить его.
Заманить? Она придумала странное слово. Ну, что ж, пусть будет «заманить».
– Конечно, – Волков все решил, когда еще читал письмо, – а вы мне в этом поможете. Вы ведь поможете мне, Бригитт?
Он смотрел на нее не отрываясь, прямо в ее зеленые глаза, и женщина не смогла ему отказать, она кивнула:
– Да, господин.
– Вот и хорошо. Так что вы ему передадите на словах?
– Передам, что… что как только вы покинете Эшбахт, так Элеонора даст ему знать…
– Чтобы он?.. – уточнил кавалер.
– Чтобы он приехал к ней, – не сразу закончила госпожа Ланге.
– Именно. – Волков еще раз поцеловал ее и пошел в дом.
Вскоре она собралась, села в карету своей госпожи и подруги и уехала. А Волков позвал Максимилиана и Увальня и сказал им:
– Давненько я не стрелял, Максимилиан, несите мне мой пистолет и арбалет, а ты, Увалень, найди чурбан побольше и волоките его за амбары.
Кавалер стрелял долго – и из пистолета, и из арбалета. Причем стрелял хорошо, как и раньше, стрельбой своею удивляя оруженосцев. Ни один, ни другой и близко не могли стрелять так точно, как это делал старый солдат. Хотя с пистолетом он был знаком немногим больше, чем молодые люди.
Они стреляли, пока не появился брат Ипполит. Подошедший монах встал в стороне и ждал, пока кавалер обратит на него внимание.
– Ты что-то хочешь? – спросил тот, натягивая арбалетную тетиву.
– Господин, я был сегодня в Малене.
– И как? Стоит город?
– Слава Богу, господин, стоит. Я заходил на почту.
– Ты все еще пишешь своему настоятелю?
– Пишу, господин, все еще пишу, – покивал монах. – Почтальон спросил меня, не захвачу ли я вам письмо, раз еду в Эшбахт.
– Письмо для меня? – уточнил Волков, поднимая арбалет и сразу выпуская болт.
Болт впился в самый центр чурбака. То был отличный выстрел.
– О! – восхитился Максимилиан. У него так не получалось.
А Увалень даже говорить ничего не стал. Вообще, судя по всему, стрельба была не его делом.
– Письмо для вас, господин, – подтвердил монах, тоже повосхищавшись точным выстрелом. – И судя по почерку, оно от нашей Брунхильды.
– От Брунхильды? – Кавалер сразу отдал арбалет Увальню. И пошел к монаху. – Давай сюда.
Да, почерк был коряв и скорее напоминал детский, чем взрослый, но брат Ипполит узнал его сразу, ведь это он учил Брунхильду грамоте.
Волков развернул послание:
«Любезный брат мой, я и мой супруг граф желаем поделиться с вами радостью нашей. Хочу обрадовать вас вестью, что беременна я, и это доктор наш подтвердил. Молю Бога и вас прошу молить Его, чтобы даровал мне сына. И верую я, что родись у меня сын, так порадуетесь и вы вместе со мной, и надеюсь, что это будет ваш племянник наилюбимейший.
Сестра ваша Брунхильда, графиня фон Мален».
Волков прочел это и растерялся, пошел и сел на одну из телег, что стояли за амбарами. Молодые люди – и монах, и Максимилиан, и Увалень – переглядывались и не понимали, что с господином произошло. Что такого странного могло быть в письме госпожи Брунхильды? Отчего он молчит, отчего сел и задумался?
А он опять поднял бумагу и прочел последнюю строку: «И верую я, что родись у меня сын, так порадуетесь и вы вместе со мной, и надеюсь, что это будет ваш племянник наилюбимейший». Да, молодые люди не понимали, что происходит с ним. Да и никто не смог бы понять, что с ним, кроме него самого и графини Брунхильды фон Мален.
Больше кавалер стрелять не хотел, Максимилиан уже зарядил пистолет и выстрелил в колоду, а он пошел в дом. А там у порога стояла Тереза, как будто ждала его. Она явно была встревожена: щеки красны, руками платок комкает. Волков же не заметил того, прошел мимо в дом, а там за столом с госпожой Эшбахт вел вежливую беседу ротмистр Арчибальдус Рене. Хоть и не до того Волкову было, но он заметил, что ротмистр зачем-то в кирасе. Кираса начищена так, что не любое зеркало таким бывает. А еще подпоясан он офицерским шарфом, и сапоги его и одежда вычищены. Словно ко смотру приготовился. Как кавалер вошел, так ротмистр встал, сжимая в руках шляпу.
– Вы ко мне? – спросил кавалер не очень ласково.
Сейчас его занимало только письмо Брунхильды. А госпожа Эшбахт лукаво поглядела на мужа, как будто что-то знала. Кавалер даже взглядом ее не удостоил. После письма, что давала ему прочесть Бригитт, видеть Элеонору ему не хотелось, будь она хоть трижды его жена перед Богом и людьми.
– Да, – отвечал Рене, чуть смущаясь, – прошу вас уделить мне время, кавалер.
– Садитесь, – предложил ему Волков и сам сел.
Гремя мечом и кирасой, ротмистр опустился рядом с Волковым, помолчал, потом откашлялся и, заметно волнуясь, произнес:
– Думаю просить вас, кавалер, об одолжении.
«Неужто денег собрался просить, он же только вчера долю
