к нему. По голосу его было не понять, что он думает на этот счет; впрочем, Кэла это и не волновало. – А когда она злится, достается мне.
– Когда она злится, достается всем, – поправил его Кэл. – Даже мне.
Блайт слегка поджал губы – не поверил, наверное. Но говорить наперекор ничего не стал.
Здесь было тихо. Ненормально тихо. Никаких звуков обычной жизни маленького поселения, – Кэл вырос в таком месте, он знал эту неуловимую мелодию наизусть. Сейчас не так поздно, чтобы глухая ночь уже взяла свои права: должно было быть тихое поскрипывание домов, просаживающихся под шагами своих обитателей, где-то должен был раздаться скрип калитки, чье-то покашливание, тихий, приглушенный звук радио. Что-нибудь, что выдавало бы здесь жизнь.
Но не было ничего.
– Что-то случилось в лесу? – отвлек его от прислушивания к деревне Блайт. – Вы все вернулись… напряженными.
Он стоял против света, но Кэл все равно хорошо видел его лицо. Ни тогда, ни сейчас оно не казалось ему каким-то особенным. Возможно, даже не таким, каким его воспринимали остальные. Оно виделось ему… обычным.
И тем не менее сейчас Кэл смотрел на него иначе.
Если Кэл ему не ответит, Блайт не будет настаивать – он очень чутко ощущал безопасные границы. Если проигнорирует – то притворится, что не задавал вопрос. Но стоит Кэлу сделать что-то не так, вызвать его неудовольствие или задеть словом – и Блайт тут же нахмурится, лицо станет резким, а голос – требовательным.
И именно это знание заставляло Кэла смотреть на него по-другому. На его лицо.
– Мистер Ма…
Дверь снова отворилась. Не распахнулась, зло и демонстративно, – так Кэл понял, что это не Джемма, – а приоткрылась, выпуская на улицу полностью одетого Доу. Оглядев их, он издевательски протянул:
– Воркуете?
– Щебечем, – улыбнулся ему Кэл. – А чего это ты? Я думал, останешься в тепле.
Доу проигнорировал вопрос: вместо ответа отвернулся и достал сигареты. Дым, уносимый ветром, тут же повился от его головы белыми лентами.
– Пойду воздухом подышу, – наконец проинформировал он то ли Кэла, то ли Вселенную и принялся спускаться по ступенькам крыльца.
Надо же. Какое у них с Джеммой сегодня единодушие.
Не успел Доу достичь последней ступеньки, как Кэл ухватил его за предплечье. Не сильно, но достаточно крепко, чтобы Доу, сузив глаза, уставился на его руку, а потом медленно поднял угрожающий взгляд выше. Кэл не поддался, уставившись на него в ответ.
– Ты думаешь, это хорошая затея? – Тон он выбрал тот, которым обычно уговаривал Джемму. – После сегодняшнего?
– Отпусти меня, – прошипел Доу, пытаясь выдернуть руку, но та даже не шелохнулась.
Кэл предупреждающе произнес:
– Сайлас.
Тот процедил:
– Я не буду уходить из деревни. И у меня, твою мать, есть с собой пистолет, из которого я тоже умею стрелять.
Кэл отпустил его, дружелюбно поднимая руки – нет проблем. Бросив на него последний уничижительный взгляд, Доу развернулся – почти на каблуках – и решительно устремился к калитке.
– Фух, – произнес Кэл, опуская руки и поворачиваясь к Блайту. – Сложный он парень, да?
И, подумав пару мгновений, опустился на ступени крыльца. Доу мог сколько угодно показывать характер – флаг ему в руки, кто Кэл такой, чтобы ему что-то запрещать? – но это не значило, что Кэл не дождется его возвращения там же, где стоял.
Подняв взгляд к низкому темному небу, Кэл сощурился на облака и выдохнул:
– Они с Джеммой повздорили. Некрасиво так получилось, ты б если слышал – тебе бы не понравилось. Так что не лезь им обоим под руку, пока не остынут, окей?
Блайт ничего не ответил: но молчание это было странным, почти опасливым. Кэл уточнил, всматриваясь в улицу за деревьями:
– Я думал, чтобы эта твоя штука работала, нам нужен, типа, знаешь, диалог.
– Вы повернулись ко мне спиной, – наконец сказал Блайт. – Миз Роген бы не одобрила.
О, миз Роген бы… Впрочем, ладно. Кэл только обернулся на него и весело спросил:
– А что? Ты собрался меня съесть? Во мне почти двести двадцать фунтов. Заработаешь несварение.
Блайт только покачал головой – но шутка, как обычно, сработала, они всегда срабатывают, – и, пройдя пару шагов, опустился на ту же ступеньку. Не рядом, на другой конец, словно действительно боялся гнева Джеммы. Хотя, кто знает, может, так оно и было.
Руки он сложил на коленях, как школяр, и под задравшимися рукавами Кэл увидел кожу запястий – уже совсем целую. Заметив его взгляд, Блайт неловко натянул рукава куртки. Удивительный все-таки пацан: робость и решительность сочетались в нем в каких-то непредсказуемых пропорциях.
Словно прочитав его мысли, Блайт осторожно поинтересовался:
– Если я спрошу кое-что о вашей работе, вы ответите?
На Кэла он при этом не смотрел: разглядывал ступени перед собой. «А они ведь уже так сидели однажды, – вдруг вспомнил Кэл. – На ступенях Фогарти-Мэнор. Прошло всего лишь несколько дней, но ощущалось почему-то как вечность тому назад.
– А до этого я что делал? – хмыкнул Кэл. – Или у тебя сейчас какие-то кривые вопросики пойдут?
Блайт проигнорировал его шутку и, посомневавшись, все-таки начал:
– У мистера Доу и правда много татуировок. И у вас с миз Роген. Я не спрашивал, но вы сегодня заговорили про них, так что… Они нужны, чтобы защищаться от нечисти?
Кэл кивнул.
– Апатро… – Блайт с сомнением запнулся. – Апетреика?
– Апотропеика, ага. От какого-то заумного греческого слова. Это, вообще-то, любые защитные прибамбасы. – Кэл дернул себя за макаухини на шее, точно как получасом ранее Джемма. – Но и татуировки в том числе.
– А как… Как мистер Доу может их носить? Я имею в виду, я ведь чувствую, что он не…
Блайт запнулся, пытаясь подобрать слова.
Запинка казалась искренней. Кэл любил искренность, хотя в случае Блайта «казалась» и «была на самом деле» могли быть двумя диаметрально разными вещами; Кэл отдавал себе в этом отчет. Это всегда был голос, похожий на голос Джеммы, – тот, что все время держал его начеку, но на самом деле Кэлу не требовалось ни голоса Джеммы, ни ее фантома. Он трезво оценивал ситуацию и сам, и чужой патронаж ему был не нужен.
– Ты говори как есть, – посоветовал Кэл, глядя на профиль Блайта. – Чего стесняться-то.
Блайт перестал гипнотизировать крыльцо и тоже повернулся к нему лицом. Решился:
– Мистер Доу… Кто он такой?
И, понизив голос почти до шепота, спросил:
– Что он за существо?
Обычно это начиналось резко. Как будто включаешь фильм на середине и оказываешься посреди сцены, начало которой ты пропустила, отходя за попкорном: что-то происходит в моменте, а ты даже не понимаешь, что осталось за кадром.
Но на этот раз сон начался плавно: Джемма помнила, как засыпала, и, когда она открыла глаза, шепот Нормана все еще убаюкивающе плескался в ушах.
Осточертевшая голубая комната встретила ее знакомой тишиной. Правда, на этот раз кое-что в ней изменилось.
На этот раз на кровати лежал Купер.
Не тот, что изводил ее ночами, – этот Купер был мальчиком, может быть девяти-десяти лет. Щуплый, очень худой – каким был, таким и вырос – и пока еще небольшого роста. «Даже удивительно, – подумала Джемма, – как из такого малявки могла вырасти такая дылда». Она-то вот всегда на голову была выше сверстников.
В прошлый раз он скорчился на смятых простынях и слепо смотрел в огонь – но сейчас огня не было. Ни жара, ни дыма, ни огня, только дождь, стучащий в окна. И сейчас этот маленький Купер просто… спал.
Неприкаянно застыв посреди комнаты, – ну и что ей полагалось делать? – Джемма прислушалась. Из-за закрытой двери в коридор раздавались приглушенные звуки: кажется, она могла разобрать какофонию телевизора. Характерный звон моющейся посуды. И голоса – мужской и женский. Значит, дома кто-то был.
Если бы не присутствие Джеммы – обычный вечер обычной бостонской семьи.
– Надеюсь, ты не подумаешь что-нибудь не то, – пробормотала Джемма, подходя к кровати. Впрочем, мини-Купер ее проигнорировал, продолжая дремать на подушке. – Ладно, попробуем еще раз.
Она присела рядом с изголовьем и залезла рукой под кровать: книги все так же были там. Вытащив из стопки «Гроздья гнева», Джемма снова собиралась вытрясти из нее
