назначен.
– Его уже задержали? – спросила Виллемина.
– Следят за его домом, государыня, – сказал Броук. – Мы выясняем, кто ещё может быть замешан.
– Э… есть ещё, – сказал Валор. – С вашего позволения, государыня, мессир Лэнгл сообщил мне о тайнике в его рабочем кабинете. Там находятся перелесские ценные бумаги и ещё какие-то бумаги, смысла которых я не понял, только догадываюсь, что в них… э… информация… досье… компромат? Мессир Лэнгл объяснил мне, как открыть тайник с особым замком, и велел непременно поставить в известность о бумагах мессира Раша.
– Бумаги изъяли, – кивнул Броук. – Кабинет Лэнгла опечатали – и там дежурит жандарм.
– Мне уже доставили, – сказал Раш, вытаскивая свой блокнот. – Эти бумаги многое изменят в нашу сторону в финансовой сфере. Сущее сокровище. Опыт мессира Валора бесценен, – он оживился, даже чуть улыбнулся. – И в этой связи я хотел бы задать важный вопрос, государыня: можем ли мы считать изъявление воли духа официальным завещанием? По ряду причин мне не хотелось бы, чтобы эти бумаги считались конфискованными жандармерией.
– В данном конкретном случае, – еле заметно улыбнулась Виллемина в ответ, – у нас нет возможности оформить всё официально. Поэтому, как ни печально, придётся слукавить: сообщать тем, кому необходимо, что вы успели поговорить с Лэнглом при жизни и он сам передал бумаги вам. Считайте это высочайшим одобрением, прекраснейший мессир Раш. Но в дальнейшем нам придётся разработать юридическую процедуру на такой случай.
Раш удовлетворённо кивнул, сделав пометку.
– Теперь я, – сказала я. – Мы с Тяпкой нашли портфели гадов. Какая в них была алхимическая начинка – не знаю…
– Простите, леди, – встрял Ольгер. – Смесь пяти частей Гремучего Молока и одной части Крысиной Крови. Немудрено, что так рвануло.
– Ну вот, – сказала я. – Крысиная Кровь, Гремучее Молоко… но на одном портфеле совершенно прозрачный следок зла. Человеку незаметный, только Тяпка унюхала. Что-то лежало рядом, было в том же помещении, лапал чернокнижник с тухлой душой – не знаю. Просто – имей в виду, Вильма: это не какие-то фанатики или диверсанты и террористы. Они – из той же команды. Это атака.
– Газетёры отметили, – хмыкнул Броук, бросая газеты на стол между чашек, – что ни хихикающих теней, ни бесплотных карликов – одна только злая алхимия. И мнения разделились: либо мы защищаем от ада, но простых и незатейливых гадов пропустили, либо ад – это враньё и запугивание Перелесья, которому теперь подпевают дуэтом Девятиозерье и Святая Земля.
– А между тем, – тихо сказала Виллемина, – сегодня в Девятиозерье вошли войска Перелесья и Святой Земли. «Для противодействия панике и поддержания порядка, а также для оказания помощи ставшим жертвами адских сил» – это, мессиры, сегодня сообщил премьер Девятиозерья. Писали о чудовищных существах, которые нападают на детей… у государя Девятиозерского сдали нервы. Наш дипломат в Девятиозерье телеграфировал, что жизнь там потихоньку превращается в кошмар и население надеется, что присутствие граждан Святой Земли помешает аду творить зло.
– Напрасная надежда, – фыркнул Ольгер.
– Да, – сказала Виллемина. – Думаю, что зло никуда не денется… но перестанет быть таким демонстративным.
Зло никуда не делось.
И как-то быстро всё начало меняться.
На следующий день мы с Ольгером изучали тела гадов. Чтобы мне самой не пришлось их резать, добрый Броук послал нам медика-эксперта – здорово упростил задачу. Медик точно сделал лучше, чем получилось бы у меня: у него на вскрытия рука набита. И мы с Ольгером получили содержимое желудка одного диверсанта. Со вторым ничего не вышло: от него остались только голова с плечами и ноги.
Но в принципе нам хватило и одного. И мы точно выяснили: никаких чернокнижных артефактов или зелий он не глотал, а вот «голос бога» пил. Ольгер провозился со своими банками, склянками и спиртовыми горелками целый день, но сказал точно: употребил – и эта дрянь уже начала распадаться у гада в организме.
В общем, алхимики Броука оказались правы: гады были, как Ольгер говорил, «вдетые». А как бороться с этим, мы даже представить себе не могли.
На улицах стало слишком много жандармов – и гвардию мы привлекли. Чтобы отслеживали «подозрительных типов», – но ведь как разобрать, кто подозрительный, а кто нет? Эти вот, что взорвались в приёмной Раша, – чем они были подозрительные вообще-то? Один – письмоводитель в банке «Тритон», второй – присяжный поверенный какой-то. Обычные клерки. С кем они связались, что у них крышу снесло? Или их просто периодически опаивали, а потом обрабатывали?
Ишь, померли – и слиняли с горизонта, даже духа не допросишь.
Мессир Гунтар уехал домой: на границе Винной Долины опять было до отвращения неспокойно. Людвиг Третий Междугорский, как говорили и писали, увеличил гарнизоны в приграничных городах. У нас писали – опасается нападения. В Перелесье писали – готовится напасть сам, наследничек Дольфа. Тоже небось у него ад стоит за плечом – и ещё неизвестно, откуда просачивается в Девятиозерье.
Людвига Третьего и Виллемину в перелесских газетах теперь рисовали на одной картинке. Вроде они у телеграфа: Людвиг, чьё очень красивое лицо, породистое и тонкое, как с древней гравюры, превращали в этакую помесь черепа с коршуном, диктует телеграфисту-мертвецу – и Виллемина-ангелок с глупеньким кукольным личиком слушает, как я, гнусная ведьма, читаю эту телеграмму. Злобные силы сговариваются.
Наши, надо сказать, не отставали. У наших любимая тема была – шествие якобы Святого Ордена ветви Сердца Мира: из-под балахонов у наставников торчала целая куча оружия, от мечей до винтовок, а благостные маски прикрывали злобные физиономии. И вся эта банда, разумеется, ломилась через границу в Девятиозерье – и ещё на наше побережье алчно посматривала.
Очень наглядно. Иногда ещё пририсовывали трогательного дедушку-наставника Путеводной Звезды и Благих Вод, который из-за нашей границы всю эту нечисть благословляет, – и с них осыпается маскировка, остаются только оскаленные вурдалачьи морды.
Но картинки картинками, а в нашей столице начали появляться приезжие из Девятиозерья. Внезапно.
Аж на большом утреннем приёме во Дворце Виллемине представился некий Деймонд, барон Чернокаменский с женой и дочерью. Усталые и растерянные, хоть и улыбались, – но костюмы шикарные.
В чём прелесть их истории: леди Лана из дома Морской Бабочки почти двадцать лет назад вышла замуж за блистательного молодого человека из Девятиозерья, который живописью увлекался и приезжал порисовать, видите ли, наше море. И уехала с этим художником, жила себе в Девятиозерье, детей там завели – и вдруг.
Стоял, значит, этот бывший художник, а сейчас ещё и бывший советник лесного министерства Девятиозерья, перед Виллеминой, просил подданства в Прибережье для себя, дочери и двух сыновей, слишком маленьких, чтобы их представлять ко двору. Вышел в отставку, продали
