рукавом махнул, указывая на дверь. Ван Сяоши не стал задерживаться и вышел из хозяйского дома, гадая, что ему делать в этой ситуации. Не верить мальчику не было ни единой причины, но и понять, для чего купцу выдавать чужого ребенка за своего, не получалось.
Однако ответы на все эти вопросы не заставили себя долго ждать.
Утром, едва Ван Сяоши вышел с постоялого двора, его окружила толпа людей.
– Вот он! Это он! – закричала какая-то женщина. – Он сделал это с моим сыном!
– Нечестивец!
– Не дайте ему уйти!
Не дав и слова сказать, вперед вышел сам Шао Юнтао, держа на руках что-то, завернутое в покрывало. Из-под ткани торчала маленькая бледная ручка. На пальцах виднелась засохшая кровь.
– Юн-Юн? – Ван Сяоши хотел подойти к купцу, но тот с силой оттолкнул его от себя, прижав свою ношу к себе.
– Это ты виноват! Слушайте все! Вчера он приходил в мой дом, чтобы вылечить нашего сына! Но ночью в мальчика вселился демон! Он изувечил себя и погиб! Этот нечестивец Ван Сяоши потребовал не давать Юн-Юну целебный отвар, а вместо этого играл какие-то странные мелодии, выдавая их за успокаивающие разум! И вот к чему это привело!
– Мой сын мертв! – заливаясь слезами, выкрикнула женщина, которую Ван Сяоши видел впервые. – Ты убил его! Ты что-то сделал с ним, и ночью темные силы овладели им!
«Нет мамы. Папу убили».
Слабый голос Юн-Юна всплыл в голове.
– Я ничего не сделал, – ответил он, глядя Шао Юнтао в глаза. – Я ведь все вам вчера объяснил.
– Ничего не сделал, конечно! – вмешался незнакомый мужчина. – Стал бы такой уважаемый человек, как Шао Юнтао, врать! Ты здесь чужак! И ты ответишь за смерть его сына!
Толпа начала наступать, наперебой выкрикивая угрозы и проклятья.
Ван Сяоши ничего не оставалось, кроме как бежать. Стало понятно, что вразумить людей и убедить их в том, что он не совершал того страшного деяния, что ему приписали, не выйдет. Его преследовали, но он скрылся в лесу на окраине провинции и лишь глубокой ночью смог остановиться, чтобы перевести дух и хорошенько подумать.
Он понял, что все это не было случайностью с самого начала. Шао Юнтао вел себя странно, словно выискивал поводы оклеветать Ван Сяоши. Юн-Юн говорил, что его отца убили, просил отпустить его домой. В отваре, что он пил, явно было не только лекарство, и любой лекарь, даже не обладающий обширными знаниями, обнаружил бы это. Но для чего этим людям потребовалось плести такую интригу? И чем теперь это обернется?
Ван Сяоши развел костер и уставился в огонь. Сердце болело за Юн-Юна и его горькую судьбу, душа изнывала от несправедливости.
Ночной лес молчал, у темных стволов деревьев клубился низкий туман. Ван Сяоши не спал, продолжая разглядывать пламя, пока оно не догорело, оставив лишь тлеющие угли.
* * *
От курительной палочки взвивалась тонкая струйка белесого дыма. Лун Ань сидел у стола перед распахнутым настежь окном и, сцепив пальцы в замок, наблюдал за тлеющими благовониями. Он часто зажигал их дома, потому что они помогали сосредоточиться и не отвлекаться от важных дел, например от написания диссертации. На экране ноутбука был открыт документ. Курсор в конце недописанного предложения то появлялся, то исчезал, намекая на то, что неплохо было бы продолжить печатать, но Лун Ань вот уже несколько минут просто смотрел на растворяющийся ароматный дым.
Профессор Лао долго разговаривал с ним по телефону, пытаясь выяснить, по какой причине он уезжал, почему не явился на собрание, когда сдаст часть научной работы, и, закончив общение с ним, Лун Ань даже не мог точно вспомнить, о чем оно было. Мысли были далеки от работы и еще более далеки от науки.
Наука не объясняла ничего. Она лишь бесконечно требовала доказательств, сковывала в рамки «возможно» и «невозможно», «существует» и «не существует» и не могла дать ответы на те вопросы, что сейчас терзали его сознание.
Ни один научный постулат, ни одна теория, ни один увесистый учебник из тех, что занимали книжные полки в квартире Лун Аня, не могли подсказать ему, что делать. Ван Цин отгородился от него. За одну ночь между ними появилась глухая стена. Ван Цин был смелым и сильным человеком: его не пугала перспектива провести десять часов под землей без света в сети запутанных тоннелей, не отталкивали странные видения, полные боли, горечи, отчаяния и тоски, не сломила ненависть тысяч людей, готовых разорвать его на части за проступок, о котором они не имели ни малейшего представления. Он даже ненависть встречал с улыбкой, не позволяя себе проявить слабость.
Но теперь все изменилось.
Когда-то Лун Ань и рад был бы избавиться от его присутствия – в самом начале эксперимента. Это давно прошло, и сейчас отсутствие Ван Цина стало чем-то тяжелым, омрачающим. Он должен заниматься своими делами, послушаться профессора Лао и продолжить свой путь, по которому раньше шел, не обращая внимания на препятствия. Это было бы правильно. Так и нужно было сделать.
От новости о том, что проект доктора Фа поставили на паузу, на душе стало еще хуже. Профессор Лао сообщил ему об этом по телефону, и Лун Ань просто промолчал, не зная, что сказать. Его руководитель был рад этому стечению обстоятельств, даже не задумываясь о том, какая ужасная несправедливость к этому привела.
Лун Ань повернул голову и посмотрел на полку, на которой лежал сломанный лук Тао Ю. Он пообещал мужчине подумать, как восстановить его, хотя ни разу не занимался чем-то подобным. Стрелять из него уже в любом случае не получится, но хранить как драгоценную вещь это не помешает. Тао Ю и сам мог бы починить его, но для него это слишком большое потрясение.
С курительной палочки упал прогоревший участок, обсыпав подставку пеплом.
Пусть проект доктора Фа и закрыли, она сама говорила, что для того, чтобы продолжать работу над ним, Лун Аню и Ван Цину больше не нужны ни научный центр, ни «Тысяча эпох». Вот только друг без друга это уже никак не получится. Ван Цин, по плану, должен был присутствовать лишь на постановках, играя свою роль и живя своей жизнью вне павильонов. И эта жизнь не касалась Лун Аня.
«Я лишь играю роль. Роль человека, который когда-то каким-то образом был важен для тебя».
Важен для тебя. Что Лун Байхуа думал о Ван Сяоши? Во время медитаций Лун Ань испытывал все те сокрушительные эмоции, что терзали его рядом с
