У меня мама очень любит грибы, поэтому у нас есть свиток с записями её знакомого грибника. Я его часто в детстве читал, – соврал он. Его мать в жизни не задумывалась о грибах, и дома их ели нечасто, отдавая предпочтение бобовым начинкам.
Мэзэхиро-сан кивнул, то ли соглашаясь, то ли не веря ни единому слову, и скомандовал:
– Возвращаемся.
* * *
Мэзэхиро вёл отряд к выходу и сокрушался про себя. На что он рассчитывал, когда отправлялся с самураями в Ши, да ещё и поверив словам пьяного купца с севера? Что обнаружит волка? Что сможет напасть на него и что-то выведать? Что они смогут взять его в плен и пытать? Оками – старая легенда. Нет даже никаких подтверждений, что они существовали на самом деле. Возможно, это просто древние волки, обычные животные, в которых нет ни капли божественной силы. Потому они и не пережили войну.
Сейчас Мэзэхиро чувствовал себя глупцом, который поступил не разумнее юноши. Даже Иоши наверняка повел бы себя умнее. Нужно было что-то придумать, что-то предпринять, искать настоящие следы преступника, а не гоняться за призраками прошлого, выдуманные безымянным забулдыгой.
С этими мыслями он вышел из леса и громко свистнул. Из-за холма выбежала лошадь и галопом пустилась к хозяину. Следом показались остальные кони. Мэзэхиро невольно залюбовался зрелищем: четырнадцать скакунов, под чьими копытами сотрясалась и разлеталась земля, торопились к хозяевам. Нет коня прекраснее, чем тот, что чувствует свободу ветра, но умеет слушать волю человека. Идеальные в службе и на войне. Верные, как самурай своему господину. До самой смерти.
Мэзэхиро хотел продолжить поиски, но Аматэрасу уже покинула небо, оставив вместо себя россыпь звёзд и своего блеклого брата. Император велел вернуться к утру и присутствовать на празднике, так что сёгун приказал седлать лошадей, повернул на юг и повёл отряд к Иноси, уверенный в том, что это их последняя ночь в стенах столицы. Праздник он проведет, допрашивая жителей города, а после его отряд отправится по восточному тракту и, если потребуется, пройдёт Шинджу до самого севера, но найдёт Кусанаги и его похитителя.
Каждый год Киоко с трепетом ждала свой день: шестой день Красивого месяца. И каждый год, не изменяя своим привычкам, Ватацуми ещё с ночи начинал щедро поливать землю дождём. Во всяком случае, жители Шинджу верили, что это Ватацуми, и каких только легенд не выдумали на сей счёт. И о том, что принцесса – избранница Создателя и он так благословляет каждый её новый год в мире. И о том, что она, наоборот, принесла в мир несчастье, а Ватацуми пытается смыть его с земель своего народа. А кто-то утверждал, что дождь в этот день и есть проклятие, ведь в некоторые годы он был так силён, что затапливал поля с посевами, гнал реки из берегов и размывал почву, делая дороги непроходимыми.
Киоко давно научилась не обращать внимания на россказни. Мало кто считал её злом во плоти, и эти люди не приходили во дворец, только отравляли слухами толпу за его стенами. Остальные либо ни во что не верили, либо считали Киоко избранницей, отчего становились ещё любезнее, и это неизменно вызывало у неё улыбку.
Сама Киоко считала дождь просто дождём. Она не верила, что богам есть дело до мелких жизней в Шинджу. Если Ватацуми и создал их мир, он давно забыл о своих детях, как и другие причастные. В этом она убедилась давно и теперь просто радовалась, что тучи надёжно прячут её от взгляда Аматэрасу.
Но в детстве всё было иначе – наравне со всеми она почитала богиню красного светила. В Шинджу верили, что Аматэрасу – свет, приглядывающий за женщинами и детьми. И Киоко с Хидэаки, её старшим братом, перед каждым рассветом возносили богине свои – особенные – молитвы. Эта небольшая, лишь для них двоих, традиция возникла, когда ей было пять лет. Ту ночь она запомнила навсегда.
В небе светила почти полная луна, заливая комнату тусклым светом. Киоко уговорила Каю – свою любимую и самую добрую служанку – оставить окна распахнутыми, чтобы перед сном полюбоваться садом в лунном сиянии. Кая, конечно, не могла отказать принцессе в столь невинной просьбе, поэтому Киоко уснула под стрекот цикад, а проснулась, как ей показалось, глубокой ночью, услышав неясный скрежет. Глаза распахнулись так резко, что сна как не бывало. Она даже успела подумать, как, оказывается, легко проснуться бодрым, если хорошенько испугаться. Но это осознание утонуло в леденящем душу ужасе, когда взгляд упал на виднеющийся сквозь сёдзи тёмный силуэт. Киоко натянула одеяло до подбородка. Тишина длилась так долго, что она уже начала думать: тень эта – игра света, и звука на самом деле не было. Выждав ещё немного, она осторожно шевельнула рукой и рискнула слегка приспустить одеяло, но стоило постели зашуршать, как тьма с той стороны пришла в движение. Скрежет повторился. Киоко замерла – тень тоже. Она сделала глубокий вдох и постаралась унять сердцебиение. Ей казалось, что в груди стучит слишком громко, и чудовище обязательно это услышит.
Дверь в комнату начала медленно приоткрываться. Дыхание перехватило, голова сделалась тяжёлой, а шея мокрой. Страх завладел телом. Киоко хотелось закричать или хотя бы зажмуриться, но всё, что она могла, – только смотреть на увеличивающийся проём. Не моргая и не дыша. И каждое мгновение длилось вечность вечностей. А потом тень вползла внутрь.
Странно, но очертаниями она не походила на чудовище. Скорее на человека. Но Киоко знала, что некоторые ёкаи могут обращаться в людей. Акихиро-сэнсэй уже начал её учить, и, если демон надеялся её обмануть, ничего у него не выйдет. Правда, кричать о своей догадке она не могла. В горле сделалось больно, и, даже реши она что-то сказать – Киоко была уверена, – не сумела бы выдавить ни слова. Возможно, она не сумела бы выдавить даже хрип.
– Киоко, спишь? – шёпотом заговорила тень. – Это я, Хидэаки.
Киоко почувствовала, как по телу растеклось облегчение и все мышцы разом обмякли.
– Не сплю, – прошептала она в ответ. Теперь испуг показался ей глупым. Конечно, это не могли быть чудовища. Дворец хорошо охраняется, она это знает, так откуда им взяться? Киоко приподнялась и опёрлась на подушки, усаживаясь поудобнее. Она подтянула одеяло, чтобы прикрыть плечи, и взглянула на брата внимательнее. – Разве пора уже вставать?
– Хочу тебе кое-что показать. Это ненадолго. Потом вернёшься обратно и успеешь поспать до того, как Кая придёт тебя будить.
– Что показать? – спать Киоко уже не хотела, но всё происходящее казалось ей странным и ненастоящим. Отец учил, что во дворце есть распорядок, правила и их нужно уважать. Сейчас что-то шло не по правилам, и Киоко не очень понимала, как такое возможно.
– Не волнуйся, мы никуда не будем выходить. Подходи через четверть коку в общую комнату. Только постарайся тихо. Хорошо?
– Ладно.
– Отлично, жду, – с этими словами Хидэаки выскользнул за дверь, задвинув сёдзи, и исчез.
Растерянная Киоко послушно сползла с постели, взяла простое голубое кимоно без вышивки, которое надевала только в комнате и могла справиться с ним без помощи Каи, быстро подпоясалась и вышла следом за братом. Ощущение неправильности происходящего не покидало. Если её увидят в таком виде – будет большой скандал.
Хидэаки, как и сказал, ждал её в общей комнате. Он сидел на подушке за низким столом и, заметив Киоко, молча поманил её, приглашая сесть рядом. Она робко приблизилась, всё ещё не веря, что вышла из спальни, пока все спят, и устроилась на соседней подушке. Дворец был непривычно тихим. В этой части и днём бывало неуютно, потому что спальни обычно пустовали, но сейчас Киоко чувствовала какую-то покинутость. Она любила ночь, но любила её под одеялом в своих покоях, где знала каждый угол. В этой комнате она не любила ничего. Пустующая большую часть времени, она казалась ей огромной, почти как тронный зал. Только там, в отличие от этого места, бывали люди.
