что Ормуд был впрямь жесток, как демон, недоверчив, как ласка, и ревнив…
– И бесплоден, как пустая ракушка, – сказал Олгрен довольно циничным тоном. – Проверял основательно, знал об этом точно. Позволил Данору Светломысскому обрюхатить королеву – простите, дамы, – и тут же его казнил за измену, ага. Так что один чужой младенец, другой чужой младенец – это для Ормуда роли не играло. Он надеялся воспитать из кого угодно своего наследника – и преуспел. В летописи это не попало, но у вампиров долгая память. Мой друг, Рельмуд Синеостровский, был при его дворе лейб-медиком и алхимиком, и Дар у него был неплохой, хоть он и не хвастался им особо…
– Кошмар, точно, – сказала я.
– Наша тёмная государыня сравнительно со многими светлыми – чистый ангел, – ухмыльнулся Олгрен.
Мессир Гелхард Младший тем временем уже крепко уснул у Виллемины на руках. Не проснулся даже, когда мы развернули одеяльце. Ну да, шесть сосков. Может, и сильное клеймо, но выглядит скорее забавно. Вильма тут же закутала малыша снова.
– Вдруг он озябнет, – и прижала его к себе. – Так не хочется отдавать… Ничего, принц Гелхард, вы уже скоро родитесь – и останетесь с маменькой.
Смотреть было удивительно.
– Ты так любишь детей? – сказала я. Улыбалась: не столько смешно, сколько трогательно.
– Королеве полагается иметь детей, – сказала Виллемина. – А я думала, что их у меня никогда не будет. Эти мысли в прошлом – и я рада. В Прибережье всё хорошо: у нас есть наследник, хороший наследник. Мы всё сделали правильно, дорогая Карла.
* * *
В ту ночь Виллемина, по-моему, согласилась бы «родить» хоть сию секунду. Хотя бы для того, чтобы принц был поблизости – и в большей безопасности.
– Будь он принцем от природы, – говорила она мне, когда Олгрен отнёс младенца назад и мы ушли в спальню, – был бы со мной. И на душе у меня было бы куда спокойнее.
– Зато на моей душе спокойно, – сказала я, – что ты не умрёшь от родов. Бывает, знаешь ли. Ты такая худенькая…
– И ты права, дорогая, – отвечала Виллемина. – Всё это пустяки. Я просто устала.
К утру она уже казалась прежней… но, я думаю, теперь всерьёз беспокоилась ещё и о ребёнке. А события поднимались штормовыми волнами – и рушились на наше побережье с грохотом, к которому мне было никак не привыкнуть.
И не одной мне, кажется.
Вечные светские бездельники, которые делали Вильме визиты после завтрака, уже не казались такими красивенькими и весёленькими, какими были ещё осенью. Напряжение чувствовалось, какое-то предгрозовое удушье. И болтали о новостях. О том, что ад вроде покинул Девятиозерье молитвами Преосвященного Святой Земли, что там теперь сплошная благость, – а жители благого места удирают к нам через границу. О том, что в море нашим кораблям не разминуться с броненосцами Трёх Островов, что торговый пароход «Святая Гестия» пропал без вести вместе с шерстью, сукном и деревянным маслом из Запроливья, что лёд на побережье взламывается на диво рано – и непонятно, хорошая или плохая это примета.
Мессир Артол, записной бездельник, которого, как мы с Вильмой были уверены, вообще ничего не интересовало, кроме охоты, вина и игры в фишки-шарики, внезапно подарил жандармерии тридцать щенков-зайцеловок со своей роскошной псарни. Ничего так подарок: собачки хорошие, дорогие – а сын Артола служит в гвардии. Всё логично.
И уже перед самым полнолунием к нам прибыл с визитом посол островитян. Не кто-либо там, а целый адмирал Раун из дома Северного Ветра. Мне хотелось хоть одним глазком посмотреть: островной адмирал – настолько же эффектная зараза, как Олгрен? И я посмотрела, конечно.
До Олгрена Раун не дотягивал, но старался. Носил прекрасные рыжие бакенбарды, морда лица у него выглядела как выветренный красноватый камень, и всё остальное тоже, видимо, было гранитное, потому что мундир сидел, как на скале. И он несколько секунд после приветствия смотрел на Виллемину, будто не очень понимал, как к ней подступиться.
А Вильма заулыбалась, предложила Рауну сесть, предложила кавойе с ромом и апельсиновым соком, спросила, тяжела ли была морская дорога.
– Говорят, там, в море, в эту пору волны поднимаются с пятиэтажный дом – правда ли это, прекрасный мессир? – и сделала испуганные глаза.
Он даже улыбнулся – камень трещину дал:
– Штормит, государыня. Изрядно штормит, да и плавучие льды… Но что нам, солёным селёдкам! Мы, государыня, как и вы, жители побережья, живём морем.
Потихоньку разговорился. Вот честное слово, лучше бы прислали того, что видел женщин хоть иногда! Этого солёного сельдя здорово смущала Виллемина – она и погибче него народ смущала, – и у него просто мачты трещали и гнулись, когда он пытался как-то провести разговор. Не рассчитаны морские вояки на таких сухопутных лисичек, как Вильма.
Но островитяне прислали адмирала, потому что имели в виду военно-морские дела.
– Государь Жангор был другом покойного государя Гелхарда, – выдал Раун в конце концов. – Они вместе создавали Южный Морской путь. Мы ведь всегда были согласны в том, что путь на Юг – это путь к богатству. Сейчас наш общий путь на Юг может привести к баснословным богатствам, государыня. Не просто на побережье Ассурии или Нугирек – дальше, в степь и пески. Туда, где белый город Саранджибад. Где золото и нефть…
– Дорогой мессир, пожалуйста, постойте, – улыбнулась Виллемина. – Когда-то в детстве от учителя истории я уже слышала это. Принц островитян, степь, пески, волшебный город Лаш-Хейриэ, мираж белого города Саранджибада в знойном мареве на горизонте, степь, усыпанная трупами, кровь и огонь… Тогда мой учитель сказал мне, что все мы играем в игры, которые боги дали нам, и что чужие боги могут неожиданно серьёзно отомстить за нарушение правил игры. Покойный государь Гелхард оставил мне Южный Морской путь и самые дружеские отношения с жителями Ассурии. Мы торгуем с жителями Чёрного Юга уже десять лет, и это, по-моему, прекрасно. А о горящей степи и мифических несметных богатствах в далёких чужих странах я не грежу. Мечтать о завоевательных походах – не женское дело.
– Сейчас совсем другое время, прекраснейшая государыня, – у Руана голос потеплел и глаза увлажнились. Веровал человек – с ходу видно. – Это уже не авантюра. У нас будут особые, совсем особые возможности. Невероятные. Наступает золотой век, государыня, великие перемены. Мы все, Великий Север, наконец сотрём границы, станем братьями, как велел Господь, под одним знаменем – и под этим знаменем пройдём по всему миру. И никаких чужих богов и языческих игр. Представляете?
– А что, простите, за знамя? – наивно спросила Виллемина.
– Сердца Мира и
