Я понимал, что во мне ничего не изменилось, я не стал ни выше, ни толще, ни худее. Но та удивительная уверенность, которая появилась при одной только мысли, что оно у меня есть, пусть еще и не опробованное в деле, стоила дорогого.
Тогда я еще не знал, что радостная эйфория от чувства, что ты больше не загнанный зверь, который может избежать смерти только спасаясь бегством, и эта спокойная деловая уверенность и в себе, и во всем являются лишь первыми признаками самой тяжелой и неизлечимой болезни. Она овладевает любым человеком, однажды сознательно взявшим любой смертоносный предмет (без разницы — нож, лук или ружье), и за ручку ведет к паранойе всемогущества. Ведет, знаете, к такому вечно голодному миражу, который вроде растущего птенчика: поначалу его надобно почаще прикармливать, а потом он нуждается не просто в частом питании, а в ежесекундной кормежке мясом парным, и очень скоро под ним все рушится и трещит… Ты полагал, что кормил его, но в действительности — только себя самого, и обломки себя самого однажды просто заваливают тебя, как обрушившаяся стена.
— Детка, обещаю тебе: мы отыщем Вепайю! — воскликнул я.
Она посмотрела на меня удивленно.
— Совсем недавно ты говорил, что понятия не имеешь, в какой стороне находится Вепайя и что вряд ли мы вообще сможем туда добраться.
— С тех пор прошло столько времени! Сейчас уже все по-другому. Теперь мы можем охотиться, добывать себе мясо. Старайся поменьше шуметь, а то распугаешь добычу.
Я отважно двинулся вперед.
Дуаре — тоже отважно — шла в десяти шагах за мною.
Вскоре мне показалось, что мы напали на след. К сожалению, из-за густой поросли мы не увидели, что происходит впереди, и выслеживали добычу вслепую, стараясь не шуметь. Чу! Кусты впереди шелохнулись, и среди них промелькнул силуэт огромного зверя.
Оглушительный рев басто взорвал тишину леса. Вслед за этим мы услышали треск сучьев.
— Быстро к деревьям! — закричал я, обезумев от страха за нее, и рванул за убегавшей Дуаре, чтобы помочь ей вскарабкаться на дерево. Вдруг она, за что-то запнувшись, упала.
Рев раздавался все ближе и ближе. Зверь догонял и мчался так быстро, что был должен настигнуть нас, прежде чем мы успеем взобраться на дерево. Все, что мне оставалось, — это попытаться задержать его. Так, как сделал это однажды Камлот. Он отвлек внимание басто, взмахнув веткой в левой руке, а правой вонзил ему в спину свой меч. Но у меня не было даже ветки, а вместо меча было лишь самодельное копье.
Басто был уже совсем близко. Пропадаем?
Я видел его сверкающие, налитые кровью глаза и обнаженные желтые клыки. Он показался мне ростом не меньше слона. Басто наклонил голову, издал страшный воинственный рык и, как сумасшедший безумец, ринулся на меня.
Дальнейшие события раскрутились так стремительно, что я даже не успел толком ничего сообразить. Расстояние между нами было слишком мало для того, чтобы зверь смог как следует разогнаться. Но все равно, он был так огромен и грозен! Так что защитить себя своим жалким оружием было нереально. И какое там ветки рвать! Я отбросил копье.
Когда он подскочил ко мне и замедлил ход, я ухватился за рожищи руками и, благодаря своей исключительной силе, отвел его голову в сторону, погасив тем самым удар. Зверь резко дернул головой вверх, пытаясь подбросить меня в воздух. Результат оказался неожиданным для нас обоих. Басто явно перестарался. Я почувствовал, как взлетел вверх, ломая ветки ближайшего дерева. Мне повезло, что я не ударился головой о большой сук, пролетев в полуярде мимо, иначе наверняка потерял бы сознание. Я чудом успел зацепиться за ветку у себя на пути и перебрался оттуда на другой толстый сук, на котором я чувствовал себя в полной безопасности.
Где Дуаре?
Успела ли скрыться?
Избавившись от меня, басто мог ринуться и на нее. Только все мои опасения сразу развеялись, стоило услышать где-то рядом, откуда-то сверху, ее голосок — самое лучшее лекарство для ран и ушибов, полученных в схватке со зверем.
— Карсон, Карсон! Ты жив еще? Ранен?
— Как это я улетел, даже не сообразил. Вроде все обошлось. А ты где?
— Рядом с тобой, на дереве… Ощупай себя, пожалуйста, всего.
— Всего? Темнеет в глазах, — схитрил я. — Лучше, чтобы это сделала ты…
Вот мой добрый доктор, перебираясь с ветки на ветку, и спустилась ко мне.
— Ты же ранен! — воскликнула она. — Разве ты не видишь, что по тебе течет кровь?
— Да, помираю, по всему видать… Кровь, вероятно, уже последняя. Тысяча царапин — это, считай, один полостной разрыв… Пять минут — и все кончится, — сказал я небрежно и, воспользовавшись положением умирающего, слабо взял ее за руку. Чуть сжал. Крепче. Крепче. Поиграл на ней пальцами. Вроде лежу себе, умираю, действий не контролирую. Поднялся до локтя, локоток объял, нежно так лежу, глажу человеческий шелк напоследок, ну жизнь выбирается вся, жизнь выходит…
— Карсон, по-моему, ты не похож на умирающего, — шепнула Дуаре подозрительно. — Что-то больно много в тебе живости.
— Ой, больно. Угадала. Ой, больно много! Через край переливается, — я прекратил валять дурака и ну целовать ее пальцы. — Если что и пострадало, так это моя гордость, пропади она пропадом!
— Гордость? Что ты имеешь в виду? — спросила она, почему-то руки не отнимая. — Поэтому ты сопишь?
— Нет, это насморк. От потери крови. Пять минут назад я так был уверен в себе, обрадовался. Оружие — это супер, подумал. И вот первый же зверь, которого мы встретили, загнал меня на дерево. Безоружным совершенно. Да и то, надо признаться, я еще хорошо отделался.
— Ты шутишь! — она оттянула руку. — Я хорошо тебя успела изучить. Зубы заговаривать мастер. Нельзя целовать без спросу дочь джонга! Ни ее рук, ни ее ног, ни отдельных деталей. На этом стоит государство, на целом ряде «нельзя». Ты спроси. Тебе откажут. И вопрос урегулирован. И потом, вообще не следует целоваться, когда под тебя роют… — она помолчала, затем посмотрела, что делается внизу. Зверь и вправду рыл копытами землю под деревом: то роет, то ревет. — Он просто в ярости. И как будто не собирается уходить.
— Да, детка. Он так поглядывает на нас, будто считает нас своей законной добычей и только ждет, когда же мы спустимся. Похоже, эта дуся намерена тут торчать всю оставшуюся жизнь. Слушай, неужели я так лаком? Так хорош?
— Мы можем по веткам перебраться на другие деревья и уйти от него. Здесь
