«Но я убил его… Я убил, хотя у меня святой сан…»
«А еще ты лгал Дарио, но тебя это почему-то не волновало. На твоей душе есть грех, мальчик, но света в ней, к моему сожалению, больше. Поверь мне, я вижу такие вещи».
Томас сел прямее, его дыхание выровнялось. Он посмотрел на свои руки – почти не тряслись – и сказал:
— Мне нужна вода. Мне нужно помыть руки.
«Правильно», одобрил Астарот. «Неподалеку есть ручей».
Томас пешком добрался до ручья и позволил Каштану насладиться свежей травой, пока сам был занят умыванием. Астарот не беспокоил его.
Холодная вода остудила не только руки, но и мысли. Пока Томас смывал с рук засохшую кровь, он подумал о Дарио, и его сердце сжалось в тоске. «Неудивительно, что он уехал», с горечью подумал Томас. «Я лгал ему, а после он оказался в опасности. Ему небезопасно путешествовать со мной».
И, словно в ответ на его мысли, на дороге показался темный силуэт, который превратился в Дарио верхом на Каштане.
— Сеньор! – привычный голос мужчины разрезал густую темноту, висевшую вокруг Томаса. – Сеньор, вы… в порядке?
Томас выпрямился и слабо улыбнулся. В порядке ли он? Минуту назад он смывал с рук кровь того, кого убил, его телом управляет Князь ада, а по пятам за ним следует ищущий мести Белиал…
— О, Дарио, — всхлипнул вдруг Томас и совсем по-мальчишески вцепился в рубашку подошедшего друга. — Прости меня, прости!
Он плакал, и в этих слезах было исцеление. Растерянный Дарио прижал Томаса к себе, словно сына, и юноша плакал, чувствуя, как нарастающий огонь в груди сжигает дотла страхи и сомнения.
Все это время он был таким сильным для других: для своей матери, для прихожан, для одержимой девушки в родной деревне и для Дарио, который искал в нем надежду. Но, несмотря на свои силы, глубоко в душе Томаса жил мальчик, потерявший отца при рождении и никогда не знавший его. На кого мог опираться юный Томас, когда в нем самом жил демон? И потому он плакал, а Дарио не говорил ни слова, понимая, что не ошибался по поводу святого отца.
Ибо как зло может рождать такие светлые слезы?
Наконец, когда Томас успокоился и затих, Дарио осторожно отстранил его и посмотрел ему в глаза.
— Я верю вам, святой отец – верю, несмотря ни на что, — сказал он. — Но вы должны, вы обязаны рассказать мне правду, пусть она будет пугающей и отвратительной. Я готов к ней, и прошу того же от вас.
Томас глубоко вздохнул, словно готовясь погрузиться в ледяную прорубь, и произнес:
— Я одержим, Дарио. Одержим князем Ада, а за мной бредет сам Принц.
И он рассказал мужчине все, от начала до конца. Рассказал про исцеление Катарины и про то, как отец Бернард провозгласил его отмеченным Господом. Про священника, который тискал дочь плотника на конюшне, и про юную Эмму, которая до сих пор приходила к нему во снах. Томас говорил, а на лице Дарио отражались неверие, страх и тревога.
Он не понимал, как такой молодой юноша мог вынести столько тягот и испытаний в таком юном возрасте. Сам Дарио в девятнадцать только и делал, что работал вместе с отцом, и ему в голову не приходило, что есть моральный выбор, борьба зла и добра. Он был обычным крестьянином, который изо всех сил старался обеспечить своей семье выживание, но теперь, ему открылась совершенно другая сторона жизни.
Когда Томас закончил говорить, в воздухе повисла звенящая тишина.
«Он не побежит снова», вдруг сказал голос в голове Томаса. «Он слишком благороден для этого. Твой рассказ поразил его – о да. Но не напугал, нет. В этот раз он был готов. И он, скажу тебе, держится куда лучше многих великих ученых, которых я знал. Один, после того, как вызвал меня, вмиг поседел, а его служанка…»
— Святой отец, — Дарио невольно нарушил монолог Астарота, и Томас был благодарен ему за это. – Врать я не буду, мне страшно. Мне страшно сидеть рядом с вами, зная, что внутри вас… что внутри вас живет дьявольское отродье. Но я также восхищаюсь – восхищаюсь вашей стойкостью, силой и мужеством. Я и представить не мог, что такие испытания могут выпасть на долю человека, и на мой взгляд, вы их с честью проходите.
— И вот еще что, — он запнулся, а потом продолжил куда более уверенным и громким голосом. — Святой отец, вашей вины тут нет! Не вы просили впустить в себя дьявола и не вы принимали решение, жить вам или умереть. Что до вашего отца, он делал то, что делает любой отец, когда его ребенку грозит беда. Он помог вам выжить и прибегнул для этого к крайним мерам. И знаете… я думаю, я поступил бы так же, если бы мог. Я хочу, чтобы вы это помнили.
Дарио выпрямился и смело взглянул Томасу в глаза.
«Он здоровается с Астаротом», догадался Томас, и его поразила храбрость стоящего перед ним мужчины. Минуту назад он узнал, что его спутник одержим, а несколькими часами ранее он видел, как Томас убивает человека. И тем не менее, Дарио здесь, смотрит ему в глаза и всем своим видом выражает решимость.
— Если этот ваш Астарот помогает вам и может помочь людям в Ареццо, то я вовсе не против такой компании, — голос Дарио звучал уверенно и смело. — И думаю, он тоже не против меня.
«Я не против».
— Он говорит, он не против, — Томас все еще не до конца верил в происходящее.
— Вот и славно. Тогда отдохнем немного и в путь? Но предлагаю поехать в объезд – мало ли, пустили слух про убийство того паломника.
— Лука, — сказал Томас, — его звали Лука.
— Одна жизнь виновного не стоит десятка невинных, — Дарио неожиданно повторил те же слова, которые говорил Томасу Астарот. — Вы поступили правильно и спасли мне жизнь. Я не понимал этого тогда, но понимаю сейчас. Не вините себя, si?
— Я попробую, — Томас улыбнулся краешком губ. — Спасибо за твои слова.
Дарио махнул рукой и направился к своей кобыле. Вскоре из седельных мешков появилась еда и бутыль красного вина.
— Отдохнем, сеньор, — сказал он, расстилая на траве дорожный плащ. — У нас впереди долгая дорога.
Томас молча кивнул, любуясь звездами. В ту ночь они светили особенно ярко.
Глава 12. Гонцы с дурными вестями
Анна Эккер проснулась совершенно разбитой.
Прошло уже столько времени с отбытия Томаса и его таинственного попутчика, а Анна переживала так же сильно, как в день отъезда ее сына в Ареццо. Материнское сердце подсказывало, что в пути ее Томас встретит опасность, причем такую, которую он может не пережить. Однажды у нее так сильно разболелось сердце, что она подумала, что ее время на этом свете подошло к концу.
«Верно, что-то стряслось с Томасом», перепугано подумала она, чувствуя, как сердце колотится в груди точно раненая птица. Она не могла знать, что именно в тот проклятый день Томас повстречал в церкви маленькой деревушки одержимую девочку. Но невидимая нить, связывающая мать и сына, незамедлительно передала все волнения и тревоги Томаса его матери.
Анна пролежала в кровати весь день, а ночью ее мучили кошмары. В них был окровавленный Уильям: он тянул к ней руки, а с его губ срывался мученический стон. Она бежала к нему, но за ее ноги что-то цеплялось, не давая продвинуться дальше. А когда она опускала глаза, она видела тьму, едким болотом расплывшуюся вокруг – и из самого сердца этой тьмы к ней тянул руки ее единственный сын.
Во сне она вскрикнула и отшатнулась, но тьма сгустилась плотной стеной, не давая ей сделать ни шагу назад. Между тем, Томас появился перед ней, бледный, с запавшими глазами, и на его одежде виднелись бурые пятна. «Кровь», пришло в голове Анне, но во сне она не могла ни пошевелиться, ни произнести хоть слово – она могла только наблюдать.
Томас посмотрел на нее, по-птичьи склонив голову, и Анну пробрала дрожь. А потом он сказал что-то – какие-то слова, которые напугали женщину так, что она тут же проснулась. Рывком села на кровати, чувствуя, как сорочка липнет к телу, пытаясь успокоить колотящееся сердце. Но, как она ни старалась, она не могла вспомнить те слова, которые сказал ей Томас, и она не могла вспомнить, что именно так ее напугало.
