И в тот самый миг боль вспышкой рассекла ей бок.
Она закричала, распахнула глаза, встречаясь взглядом со склонившимся над ней Инпу [5], Первым из Западных.
Нет… конечно же, всего лишь жреца, воплощавшего Инпу.
Мужчина отшатнулся. Маска с шакальей головой сползла, приоткрывая лицо. Черты расплывались перед затуманенным взором в неверном ало-золотистом свете.
Шепсет протянула к нему дрожащую руку, попыталась сесть, зажимая другой ладонью рану. Кровь выходила толчками, почему-то холодная… И собственный голос звучал хрипло, незнакомо, пугающе:
– Помоги мне…
– Ты… ты же… – мужчина осекся, выставив перед собой окровавленный нож.
Память разворачивалась медленно, неохотно. Она отчетливо помнила ртутные воды и шерсть пса-проводника под ладонью, но и эти видения понемногу меркли, оседая внутри. Шепсет не понимала, где она и как здесь оказалась. Ужасающая слабость мешала двигаться, словно девушка все еще была скована мертвыми волнами небытия. Но боль странным образом отступала – тело будто онемело.
Шепсет облизнула сухие губы. Привкус собственной крови смешивался с горьковатой сладостью. Почему-то важно было вспомнить этот вкус.
– Пожалуйста… я… – Она уставилась на нож, подрагивающей в его руке.
Черный обсидиан. Клинок, которым рассекают плоть, готовя тело к мумификации.
Бальзамировщик готовил к вечности… ее тело?
– Ты мертва, – жестко закончил жрец, запечатывая приговор.
Шепсет порывисто покачала головой, сделала еще одну попытку подняться, опираясь о… ритуальный стол, стаскивая за собой льняное полотно.
– Нет, нет, я не… – Она растерянно опустила голову, глядя на окровавленную ладонь, зажимающую рану.
Ноги подкосились, и она крепче ухватилась за ритуальный стол. Перед глазами плыло, но пульсацию хлещущей крови она больше не чувствовала, а боль уже не мешала дышать. Но Шепсет боялась отнять руку, не зная, что обнаружит.
Бальзамировщик успел стянуть мешающую маску. Лицо было незнакомым, но в чертах застыла мрачная решимость – ни тени сочувствия. От его первого страха осталась лишь легкая тень. Мужчина смотрел на нее, как на одну из тварей самых темных уголков Дуата [6], которую нужно отправить обратно во что бы то ни стало. Коротко он глянул в сторону, стараясь не упускать из вида Шепсет.
Девушка проследила за его взглядом. Оружия в комнате подготовки не было, кроме разложенных на белом полотне ножей и крючьев – его инструментов. Ближе к ней, у стола, стояли корзины с натроном [7].
Жрец подхватил второй нож и двинулся на девушку, шепча молитвы Инпу. За его спиной темнел дверной проем, скрытый тяжелой занавесью.
«Ты нужна нам…»
Голоса внутри смешались с шумом и голосами снаружи. Вдалеке кто-то закричал.
Бальзамировщик вздрогнул, инстинктивно обернулся через плечо.
Очень хотелось жить.
Быстро зачерпнув горсть натрона, Шепсет швырнула соль в лицо бальзамировщику. Мужчина вскрикнул, не успев заслониться, яростно тер глаза, проклиная ее. Девушка оттолкнула его с пути и, оскальзываясь, устремилась к выходу. Добежав до порога, Шепсет рванула занавесь, едва не запутавшись в ней, слыша уже, что сюда идут другие. Слыша, что за спиной пришел в себя бальзамировщик.
Она буквально вытолкнула свое тело вперед, в полумрак смежного зала. Показалось, или брызнули в стороны, разбегаясь, собачьи тени? В следующий миг яркий свет факелов ослепил ее. Шепсет дернулась было вперед, не разбирая дороги, насколько хватило угасающих сил… и натолкнулась на живую стену.
– Что за…
Чья-то рука подхватила ее, удержав на ногах. Она вцепилась в эту руку, сжимавшую копье, вскинула голову, встречаясь взглядом с изумленным незнакомцем.
– Помоги, – хрипло прошептала Шепсет, прежде чем силы оставили ее, а сознание милосердно померкло.
Глава II
1-й год правления Владыки Рамсеса Хекамаатра-Сетепенамона
Нахт
Тела доставили ночью, завернутые в полотна. Посмотреть никому не дали – так и занесли в спешке в мастерскую, тихо, неприметно, без каких-либо почестей. Да и жрецов позаботиться об этих телах было отряжено немного – всего трое, кроме местного старикана, который приглядывал здесь за порядком, кажется, еще со времен легендарного Владыки Сетепенра [8].
Все это казалось несколько странным, ведь мастерская бальзамировщиков была хоть и дальней, а все-таки из царских, относилась к владениям Храма Миллионов Лет [9]. Значит, и мертвые гости были не из простых?
Нахт не привык задавать лишних вопросов – не его это, в общем-то, дело. Гораздо больше его тревожили участившиеся беспорядки на Западном Берегу. Снова перебои в поставках воды и продовольствия, десятки неисполненных обещаний и отложенных выплат жалованья. Казалось, Владыка отвел свой царственный взор от этих краев, а теперь, как прогремела мрачная весть, уже успевшая обрасти жуткими слухами, надеяться на скорое возвращение Маат [10]и вовсе не приходилось.
У патрулей на дорогах прибавилось работы. Командование подняло все отряды до самой Долины Царей. Сам Нахт с товарищами обычно патрулировал основные пути, в том числе и тропу, ведущую от Сет-Маат [11]к ближайшему каналу.
По ней как раз со дня на день должны были возобновить снабжение.
Но теперь по странному стечению обстоятельств меджай [12]застрял здесь, с несколькими воинами командира Бека.
Дело было, смешно сказать, в псах. Не все стражи покоя мертвых были двуногими. К собакам, во множестве обитавшим в некрополях, меджаи привыкли давно. Как известно, Боги смотрят на людей глазами своих зверей и птиц. Ну а Боги, защищавшие мертвых, издревле выбирали себе собачьи формы. Отец частенько ему рассказывал, что порой вот так смотрит на тебя зверь, а и не зверь он вовсе… Сложно объяснить, пока сам не увидишь.
В эти дни все псы некрополя пребывали в беспокойстве – явно чувствовали настроения людей. Собаки появлялись повсюду и уже даже снились. Нахт не был жрецом и не привык придавать особенного значения своим снам, но череда видений была слишком настойчива. Даже стражу царского некрополя не так уж часто является сам Инпу – тревожное предупреждение.
Ну а наяву за ним увязалась эта псина, чернющая, как сгусток ночи. Огромная зверюга, и глазищи такие умные, даже не по себе становилось. Собака ходила за ним по пятам вот уже несколько дней, при этом держась поодаль и не соблазнялась даже на предложенный паек. Псина и в патруль за Нахтом пошла, и к мастерской у реки, куда он отправился, чтобы доставить секретные распоряжения командира Усерхата Беку.
Мастерские бальзамировщиков обычно не подвергались нападениям – все-таки народ даже в ходе волнений опасался гнева Богов. Да и поживиться здесь было нечем, кроме проклятий на свою голову. Потому бо́льшую часть охраны перекинули к храмовым хозяйствам – к запертым житницам и лавкам, чтоб было кому остановить возможные погромы. Но нескольких воинов решено было оставить здесь – и опять не без участия псов. Старик-жрец, понаблюдав за ними, сказал, что звери чуют какую-то беду и что ему спокойнее будет под охраной, хоть бы даже и скромной.
Солнечная ладья начинала клониться к горизонту, окрашивая храмовые сады и рощи алыми отблесками. Нахт, передав послание Беку, как раз собирался возвращаться, когда местная стая заступила на тропу, преграждая ему дорогу. А впереди стояла уже знакомая ему крупная черная псина. Он готов был поклясться, что зверюга будто подначивала остальных!
