Тильда постепенно привыкала к новой реальности. После случая с «кетчупом» «адская троица» ее больше не доставала. Наверное, «внутреннее зло» Тильды, выпущенное на волю, все-таки их напугало, и с тех пор они делали вид, что не замечают ее. А, может быть, перо Лули сделало ее незаметной для них? Днем перо всегда было при ней, а ночью лежало под подушкой. Возможно, благодаря этому ночные кошмары больше не повторялись. Вместо снов девушка видела одну и ту же неизменную картину: крону раскидистой ели, пронизанную солнечным светом. Этот осколок прошлого, врезавшийся в память, пугал ее сильнее, чем кошмары ледяного подземелья: она с ужасом ждала, что однажды увидит во сне все дерево целиком. И бетонную дорожку под ним. И черного кота, сидящего на той дорожке с опущенной головой. И его быстро мелькающий розовый язык, слизывающий свежие капли крови с бетонной плиты вместе с песком и крошками, рассыпанными для птиц.
Но время шло, а прошлое не вторгалось в ее сны, и постепенно страх отступил. Так Тильда почти поверила в магические свойства подаренного другом птичьего пера. Ведь даже охранник, которого она панически боялась после того, что узнала о нем от Якура, не мог до нее добраться. Едва завидев вдали долговязую черную фигуру, Тильда спешила смешаться с толпой или скрыться где-нибудь. Ей казалось, что он охотится за ней, чтобы подчинить своей воле – однажды она уже испытала на себе силу его гипнотического взгляда и теперь все время была начеку, не позволяя ему подобраться близко. Тильда подозревала, что перо Лули помогает ей в этом. Иногда девушка угадывала приближение охранника раньше, чем могла увидеть его. Порой она разворачивалась и шла в обратную сторону за пару секунд перед тем, как Вадим Бранимирович должен был выйти из бокового коридора. Бывало, она ощущала затылком, что он настигает ее сзади, и ускоряла шаг, чтобы исчезнуть у него перед носом в каком-нибудь кабинете – там всегда оказывался кто-то из учителей, а у Тильды была в запасе куча вопросов по учебе. В такие моменты она кожей чувствовала обжигающую ярость, волнами исходившую от него, оставшегося за дверью, где он топтался какое-то время, шумно дыша и фыркая, как дикий зверь, упустивший добычу. Она выходила из кабинета только спустя несколько минут после того, как в коридоре затихал звук его удаляющихся шагов.
Почти каждый вечер Якур «шаманил» на крыше, иногда брал с собой и ее. Чтобы ей легче было добираться до выхода на чердак, он дал ей ключ от замка на дверях аварийного выхода, расположенного в конце коридора на ее этаже. Разных ключей у Якура оказалась целая связка – похоже, у него и в самом деле были ключи от всех дверей. Теперь Тильде не нужно было спускаться до первого этажа, идти через длинный коридор и снова подниматься на пятый по другой лестнице. Она дожидалась, когда все воспитанники укладывались спать, перекидывала через плечо полотенце, будто собиралась в душ, а сама крадучись шла к аварийному выходу. Там отпирала висячий замок и, перевесив его дужку на одну петлю, выходила на лестничную площадку, плотно прикрыв за собой дверь. Расчет был на то, что вряд ли кто-нибудь обратит внимание на дужку замка, ведь сам замок был на месте. По крайней мере, добираться до чердака таким способом было безопаснее, чем в обход: меньше риска попасться на глаза педагогам или обслуге, особенно Вадиму Бранимировичу. Столкновение с ним в пустом коридоре пугало ее сильнее, чем расправа Грозы Ивановны. К тому же камер над дверью аварийного выхода не было, ведь та всегда была заперта.
В начале мая Якур объявил Тильде, что готов отвести ее в гости к своей бабушке, которая жила на кладбище. «Помнишь, ты хотела послушать голоса демонов? – напомнил друг. – Сейчас уже потеплело, и мы можем сходить туда в выходной. Я уже и бабушку предупредил, – она сказала, что будет рада тебя видеть». Тильда согласилась. Они договорились пойти в ближайшую субботу.
С приходом весеннего тепла строгие порядки в интернате смягчились, и можно было свободно разгуливать по поселку и окрестностям. Требовалось лишь вернуться в здание до ужина, потому что потом двери парадного входа запирались на ночь. Но Якур уверял, что если они выдвинутся рано утром, то вполне успеют.
Короткий путь до кладбища пролегал по льду Обской губы, и, узнав об этом, Тильда запротестовала, но Якур заверил ее, что недавно специально проверял толщину льда, и ходить еще было вполне безопасно – по крайней мере, тем путем, которым он всегда пользовался. «Если идти берегом, то придется огибать заболоченные места, и тогда за весь день даже в одну сторону не успеем добраться»,– объяснил он.
– А как же ты навещаешь бабушку, когда лед сходит? – удивилась Тильда.
– На лето я переселяюсь к ней. А вообще на лодке можно, только у меня ее нет. Обычно я прошу рыбаков подвезти меня.
– Если педагоги узнают, что мы шли по льду, запретят прогулки для всех! – напомнила ему Тильда.
– Не заметят, если ты будешь держать меня за руку. – Якур хитро прищурил свои и без того узкие глаза и многозначительно улыбнулся. – Ты же помнишь, что я умею быть незаметным?
– Это да-а… Однажды ты меня здорово удивил, когда исчез так быстро, будто испарился! – При этих словах Тильда возвела взгляд к потолку.
Рано утром они покинули территорию интерната, и никто их не остановил. Солнце скрылось под набежавшей тучей, снег повалил крупными хлопьями. Порыв ледяного ветра подхватил снежную массу, закружил плотным вихрем, швыряя в лицо, залепляя глаза, а заодно и объективы видеокамер, расположенных на улице. А когда Тильда и Якур дошли до побережья, снег исчез, как не бывало, растаяв на солнце, вновь засиявшем посреди пронзительной синевы такого близкого северного неба.
Тильда с опаской ступила на лед. Неподвижный ледяной простор местами щетинился острыми буграми, словно мороз сковал воду в заливе прямо во время шторма, и взметнувшиеся вверх волны застывали так быстро, что не успевали опасть. Поэтому казалось, что Обская губа встретила их злобным оскалом. Якур, смеясь и подбадривая, тянул Тильду за руку.
– Не бойся, со мной не провалишься! Главное – не споткнись, под ноги смотри как следует!
Мутный лед был покрыт трещинами и совсем не казался прочным, но они прошли нужное расстояние и вскоре достигли высокого берега, за которым виднелось с десяток полуразрушенных зданий устрашающего вида.
– Это Нумги, заброшенный поселок, – объяснил Якур. – Я слышал, что жителей расселили еще двадцать лет назад. Хотели снести дома и добывать газ на этом месте, но почему-то не стали. Бабушка говорит, что раньше в Нумги было много людей. Туда приезжали ханты, продавали оленину, рыбу и меха, а заодно и к ней на кладбище заглядывали, продукты привозили. Теперь совсем редко ее проведывают, ведь продать здесь ничего уже нельзя.
– Как же она живет? – поразилась Тильда. – Где берет еду?
– Да бабушка совсем мало ест. Она может и ягелем прокормиться. Но подземные демоны ягель не признают, их мясом кормить надо. Бывает, небесные ду́хи помогают. Да и я тоже, – с гордостью ответил Якур. – Ведь я и охотиться умею!
– На кого? – Тильда вскинула на друга испуганный взгляд. Она с трудом представляла себе, что этот улыбчивый добродушный парень способен убивать живых существ.
– В основном, на птицу. Иногда на зайца. Но могу и на дикого оленя.
– На оленя! – Тильда горестно выдохнула. – Они же такие милые!
Якур удивленно посмотрел на нее, отвечая:
– Небесные ду́хи дали нам оленей, чтобы у нас были еда, одежда и дом. Без оленей мы, наверное, не выжили бы просто.
– Я все понимаю. – Тильда кивнула. – Но не могу представить, что ты можешь убить их.
– Я – мужчина! Охотник! – произнес он гордо и добавил, помолчав: – Как и мой отец.
Чум бабушки Якура стоял на возвышенности, расположенной в стороне от поселка Нумги неподалеку от берега. Тильда издалека заметила серое конусообразное сооружение с растопыренным пучком корявых веток на макушке, похожим на облезлую метлу. От пучка вверх извилистой струйкой тянулся белесый дымок, расплываясь в воздухе и повисая неподвижной пеленой. Рядом с чумом на деревянных распорках сушилась не то одежда, не то одеяла: на ветру трепетали какие-то пестрые линялые тряпки. А чуть поодаль, позади, виднелись странные домики без окон, с треугольными крышами, приподнятые над землей на деревянных столбиках, такие крошечные, что могли вместить разве что одного человека, и то без мебели. Тильда сказала об этом Якуру, и тот улыбнулся, отвечая ей:
