Тильда схватилась за голову.
– Как тут у вас все сложно! И зачем только я согласилась сюда пойти!
Якур затрясся от беззвучного смеха, явно потешаясь над ней. Тильда погрозила ему кулаком, убедившись, что бабушка этого не видит – та старательно выщипывала ворсинки ковра, устилавшего пол. Крошек на нем уже не было видно.
После мешанины странных отталкивающих запахов, наполнявших чум, воздух снаружи показался Тильде спасительным эликсиром. Ее не пугало даже то, что они шли на хантыйское кладбище, где было полно не погребенных мертвецов, – ей казалось, что хуже вонючего чума ничего быть не может. Бабушка Якура шла впереди и несла в руках таз, наполненный кусками какой-то еды, – это было угощение для усопших.
– А подземных демонов она тоже будет этим кормить? – спросила Тильда, когда Якур сказал ей, для чего бабушка берет с собой еду.
– Нет, что ты! Демонам нельзя давать ни крошки нашей еды: вместе с ней они могут забрать душу человека! Для них отдельно готовится жертвенное мясо, и это особый ритуал. В это время бабушка никому, даже мне, не позволяет находиться рядом. Говорит, я еще к такому не готов. Обряд жертвоприношения очень опасен, ему надо долго учиться. Но я покажу тебе место, где это происходит. Бабушка разрешила, только запретила подходить близко к краю.
– К краю чего?
– Увидишь.
Столбики под могильными домиками напоминали курьи ножки: они не были вкопаны в землю, а оказались высокими пнями с выпирающим из-под земли корневищем.
– Стоит без окон, без дверей, полна горница… костей! – пробормотала Тильда, глядя, как бабушка Якура раскладывает еду возле каждого домика на некоем подобии крошечных крылечек. – Надо ж, и «баба-яга» тут как тут! Все как у Пушкина! Странно, да? – Она повернулась к Якуру. – Только дуба нет! Не мог же Пушкин дуб с елью перепутать? – Тильда кивком показала в сторону растущей неподалеку ели, высокой, но хилой и заметно накренившейся к земле.
– Ты о Лукоморье? – догадался Якур. – Дуба, конечно, нет. Но это сейчас. А вот в эпоху эоцена на этом месте шумели дубовые рощи! Так что и Лукоморье вполне могло здесь быть!
– Только Пушкин не мог этого увидеть, потому что родился спустя миллионы лет! – возразила Тильда.
– А вдруг он попал в какую-то временну́ю аномалию и перенесся в прошлое? – невозмутимо предположил Якур. – Увидел там Лукоморье, а когда вернулся, описал его в своей поэме.
– Ну, ты и фантазер! – Тильда рассмеялась, хотя ей было совсем не до смеха. Сколько ни пыталась она выговорить слово «Лукоморье», у нее ни разу так и не вышло. Будто кто-то заколдовал ее, и язык отказывался ее слушаться. И, конечно, она догадывалась, кем мог быть этот колдун. Вадим Бранимирович просил сохранить их беседу в секрете, и Тильда обещала. «Что, если он обладает особой магией, которая действует на людей, связавших себя обещаниями, и не позволяет им нарушать их?» – возникла у нее в голове невероятная догадка.
Порывы ветра доносили запах разложения, витающий вокруг могильных домиков, вынуждая Тильду то и дело задерживать дыхание, хотя они с Якуром стояли в отдалении от кладбища. Справа простирался бескрайный ледовый простор. Слева, за холмом, расстилалась отливающая зеленью весенних побегов мшистая тундра, а прямо перед ними в нескольких километрах чернели развалины мертвого поселка Нумги. Дожди и ветры, всегда такие жадные до рукотворных творений, уже подъели остовы разоренных домов – кирпичных двухэтажек – и со временем слижут их подчистую. А вокруг все останется прежним, нисколько не обветшав: и залив, и тундра, и небо над ними. Тильда подумала, что к тому времени и ее в живых уже не будет. Казалось странным, даже противоестественным то, что жизнь будет продолжаться без нее, никак не укладывалось в голове, что эта жизнь может продолжаться бесконечно… или не бесконечно, но так долго, что подобный отрезок времени невозможно себе и представить. Тильда обозревала пространство перед собой и размышляла над словами Якура об эпохе эоцена и временных аномалиях. Она пыталась представить, как могла бы выглядеть голая тундра много лет назад, и у нее захватывало дух от мысли, что когда-то здесь шумели зеленые дубравы. «Если допустить, что временны́е аномалии существуют, то сказочное Лукоморье Пушкина вполне могло бы находиться в границах, отмеченных на карте Вадима Бранимировича», – рассуждала она.
Голос Якура вернул Тильду в реальность.
– Бабушка ушла в чум. Можно сходить к жертвеннику, если ты не передумала, – предложил её друг.
– Веди, чего уж… Я сегодня такого насмотрелась, что меня теперь трудно чем-то испугать! – шутливо ответила Тильда.
На кладбище с пронзительным криком слетались стаи чаек, почуяв запах еды. Добравшись до угощения, птицы жадно хватали куски и крошки, а опоздавшие сородичи напирали на них сверху, пытаясь оттеснить, чтобы урвать что-нибудь. В воздухе закружился птичий пух, вначале показавшийся Тильде крупными снежинками.
Друг повел ее вдоль кладбища к одинокой корявой елке. Между елкой и кладбищем виднелся домик, похожий на могильный, только гораздо больше и с дверью, в которую мог бы войти, не нагибаясь, невысокий человек.
– А это что? Могила для почетной персоны? – спросила девушка.
– Это лабаз, там хранится жертвенное мясо, – ответил Якур. – Такое мясо нельзя держать вместе с другими продуктами.
– А что будет с человеком, который съест мясо демонов? – полюбопытствовала Тильда, разглядывая домик, стоявший на высоком столбе. К дверному порогу была приставлена хлипкая лесенка, сколоченная из корявых палок, покрытых древесной корой, и упиравшаяся нижним концом в землю.
– Честно сказать, не знаю, не спрашивал. Мне никогда не хотелось съесть их мясо.
– Ну, а если случайно так получится?
– Наверное, демоны рассвирепеют, вырвутся из-под земли и натворят немало бед! – предположил Якур.
Между елкой и лабазом темнело углубление в земле, незаметное издалека. Приблизившись, Тильда разглядела рваные глинистые края ямы размером с небольшое озерцо. Елка росла на самом краю, ее длинные корни, похожие на дохлых змей, безвольно свешивались вниз со стороны обрыва. Тильде показалось, что за деревом кто-то прячется: с одной стороны выступали очертания человеческой фигуры неестественно больших размеров – голова находилась на уровне середины елового ствола, в котором, казалось, было не меньше десяти метров. Девушка испуганно вскрикнула и вцепилась в руку Якура.
– Кто там, за елкой?
– Не бойся, это же Сорни-най! – ответил парень таким тоном, будто речь шла о его старом знакомом.
– Это ведь не демон, выбравшийся из пропасти? – уже смелее спросила Тильда. Невозмутимость друга успокоила ее.
– Нет, конечно! – Он засмеялся. – Это истукан, идол. Сорни-най по-русски означает «Золотая баба». Но на самом деле она деревянная. У нее в руках серебряное блюдо без дна. Туда кладется жертвенное мясо, которое вываливается снизу и падает в яму. Получается, что еду демонам дает идол, а не человек, и они не могут почуять того, кто их кормит. Только вот, чтобы положить мясо в чашу, бабушке приходится слишком близко подходить к краю обрыва, и я очень боюсь, как бы земля не осыпалась под ее ногами.
– Там глубоко?
– Не знаю. Как-то раз пытался заглянуть, но там темно, дна не видно.
Они подошли ближе и остановились в нескольких шагах от края ямы. Солнце светило вовсю, пронзая лучами еловую крону и освещая деревянную статую в виде женщины, сидящей спиной к стволу и удерживающей между разведенными в стороны коленями большое блюдо из темного металла, покрытое бурыми потеками. В складках одежды, собравшихся над блюдом, угадывалась голова младенца, которую Тильда поначалу не заметила, а, увидев, вздрогнула. Казалось, что ребенок пытается выбраться прямо из живота женщины. С левой стороны вплотную к статуе располагалась еще одна деревянная фигурка, изображающая ребенка постарше. Все три фигуры были выкрашены одинаковой желтой краской, кое-где облупившейся, а местами топорщившейся чешуйками. Лицо Сорни-най покрывали глубокие борозды морщин, а ступни женщины лежали на толстых корнях, зависших в пустоте над пропастью. Корни были того же бурого цвета, что и потеки на блюде.
