Ознакомительная версия.
Чародей протер глаза и понял, что ему не мерещится. В небе темнело, но то не была темнота перед бурей – там закручивался невидимый вихрь от земли до самых облаков, а темнеющее небо всего лишь было его краями. Из расселин скал целыми стаями поднимались чайки и неслись прочь. Их раскидывало в разные стороны. Фиу слышал пронзительные крики – никогда раньше он не слышал, чтобы чайки кричали так. Вдруг чародей попятился.
– Что с вами? – Златоуст взял его под локоть.
– Н-ничего, – произнес чародей.
– Я спущусь вниз, на двор. Вы тоже здесь не стойте.
– Да…
Лэм глаз не мог оторвать от того, что двигалось на монастырь. Границы смерча расплывались, и вот уже море и горы виднелись словно через мутное стекло – это невиданная сила закручивала и пространство, еще немного, и оно начнет рваться. Что и откуда пойдет через эти дыры, предсказать было невозможно…
Чародей сжал ладонями виски и закрыл глаза. Когда-то, один-единственный раз видел он нечто похожее, в первый год свой в Люмийском княжестве. Только та сущность была послабее, а здесь питали ее сотни душ, нет, тысячи. Лэм с закрытыми глазами повернулся в сторону вихря, пытаясь разглядеть внутренним взором и увидеть, можно ли его остановить или хотя бы задержать…
Перед его взглядом на одно короткое мгновение промелькнуло в вихре видение серого призрачного города на краю туманной бездны, и Лэм, поняв, куда его несет, метнулся назад. В следующий миг чародей как подкошенный рухнул на каменный пол.
Гессен, шатаясь, поднялся со стула и оперся о стол. Несколько мгновений он молча переводил взгляд с Арвельда на Паломника.
– Что творится? – тихо спросил он.
– Я не знаю, – ответил Сгарди.
Гессен обошел стол и встал рядом. С трудом, опираясь о ручки, встал со своего места Флойбек.
Паломник не двигался. Раскрытые глаза его смотрели в потолок. Правая рука с мерцающим перстнем плетью, безвольно свешивалась вниз, а левая, на столе, была сжата мертвой хваткой.
– Что у него в руке? – шипящим голосом спросил Гессен. – Что он взял?
Сгарди молча глянул на него, и тот все понял.
– А почему… почему в левой руке? Он что, левша?
– Да.
– А перстень на правой остался? – Гессен посмотрел на Сгарди страшными глазами. – Он ведь туда безо всякой защиты пошел, один, ясно?
Арвельд вздрогнул и, схватив левую руку, принялся с силой разгибать скрюченные пальцы. Первое, что он увидел, разжав одеревеневшую ладонь, была ярко-зеленая змейка, которая билась в изумрудных сполохах. Сгарди схватил тяжелое неподвижное правое запястье и соединил ладони, крепко сжав в своих. Камень полыхнул белым огнем, и Арвельд почувствовал, как по телу Паломника прошла судорога. Флойбек положил руки ему на плечи.
Далеко в белесой морской хмари снова полыхнула синяя зарница, особенно яркая, словно какой-то знак. Глаза Амальфеи вспыхнули, на миг осветив лицо жутким зеленоватым отсветом, и он, рывком поднявшись, кинулся на Паломника, повалил на камни и сжал его шею иссохшими, но твердыми, будто каменными, пальцами.
Паломник отбросил демона, но тот с воем схватил его запястье и потащил к обрыву, за которым бесновалось призрачное море. Они повисли на разбитых плитах, на самом краю. От туманной бездны несло холодом, заволакивало глаза и мысли. Сознание гасло, только светились и горели в сумерках два зеленых огня…
Но тут белесый туман, бродивший вокруг, разорвало, разметало в клочья. Над площадью повис искрящийся полусвет. Стоны и шепоты вздохнули разом в одном порыве и оборвались. Замерло эхо мертвого города.
Паломник, еще не понимая, что творится, сел на колени, озираясь. Свет вокруг разливался и становился все ярче. Амальфея, пытаясь защититься от него скрюченными руками, полз прочь, дряхлел и словно засыхал на глазах. Клочья тумана, словно руки, цеплялись за Паломника, но, касаясь его, тут же съеживались и таяли. Сам он поднялся с холодных камней площади, чувствуя, как колотится сердце.
Волны опадали. Густая хмарь, бродившая в бездне, начала светлеть. В мутной дали, одна за другой, оседали башни, которые за тысячи лет не могло подточить море. С глухим стуком упали на плиты обломки статуи, державшей кувшин, сами плиты крошились на глазах. На краю обрыва лежал серый плащ, под которым была пустота. А через минуту уже и он казался только сгустком тумана.
Когда Паломник сошел с площади и шаг за шагом, почти без сил, двинулся прочь. Там, где он ступал, появлялись трещины. С гулом рушились где-то арки, обваливались стены. Мертвый город уходил в небытие. А вместе с ним уходил туда и сам Паломник. Он знал, как прийти в город. Но не знал, как вернуться назад.
Гессен метнулся от оконниц.
– Он исчезает! Он уходит, слышите! Слышите!
Арвельд разжал ладони Паломника. Змея гасла, вздрагивая зелеными корчами, а вместе с ней тускнел и перстень. Сгарди страшными глазами смотрел, как из змеи уходила жизнь и вдруг, сам не понимая зачем, выхватил ее из руки Паломника.
Успел. Змейка ослепительно полыхнула в последний раз и прямо у него в пальцах рассыпалась в прах, треснул и со звоном упал на пол пустой медальон… Серая зола разлетелась по залу. Там, где она осела, навсегда остались темные, словно опаленные, пятна.
В зале светлело. Исчезло что-то – невидимое, давящее и тяжелое. Под сводчатым потолком по-прежнему стояла тишина, но не мертвящая. И уже не церковная… Хрустальная. Звенящая. Гессен и Флойбек молча стояли рядом.
Арвельд поднял голову. Подбородок его задрожал.
– Вернулся? – еле слышно спросил он. – Здравствуй…
– Здравствуй, – так же тихо ответил тот, кто сидел перед ним. – Так смотришь, будто не узнал. Я изменился?
– Если только… совсем немного… – сказал Сгарди, все не сводя с него глаз. – Устал?
– До смерти. Пойдемте на море…
Он улыбнулся, и стал точь-в-точь таким, каким рисовали его на портретах.
Принц Серен.
Уже отгорел закат, когда один из лафийских кораблей смог таки протолкнуться в гавань с Малого кордона. А с последним ударом курантов Рыбачьей башни, которые били десять вечера, в гавань сошел Леронт.
В Городе творилось что-то невообразимое.
На улицах было не протолкнуться. Звонница церкви в гавани не смолкала, ей вторили раскатистые басовитые звуки колоколов Морского собора. По заливу скользили лодки с зажженными факелами, откуда-то с крепости грохнул холостой залп, ему ответили еще три. На кораблях, то тут, то там, зажигались фонари, и скоро вся гавань сияла огнями.
На улице Морских заступников, перед большим особняком со следами недавнего пожара, Леронт, потеряв терпение, схватил кого-то, подвернувшегося ему под руку.
– Простите, сударь, – сказал он. – Я нездешний и только прибыл. Здесь что-то празднуют?
Молодой человек в расстегнутом и разорванном по плечу сюртуке с пуговицами-якорями отбросил со лба прядь мокрых волос и ответил:
– Воцарение!
– Чье? – Леронт начинал раздражаться.
– Принца Серена.
– Годовщину? – опешив, переспросил граф. – Нет? Либо я чего-то не понимаю, либо это очень злая шутка, сударь!
Молодой человек громко расхохотался, и Леронту показалось, что он пьян. И неизвестно, чем бы закончился вечер для служащего в секретарском сюртуке, если бы рядом не раздался громкий знакомый голос:
– А, вот вы где, бездельник! Старик там один нагружается, а он по улицам ходит! Ну? – и какой-то подгулявший моряк сцапал секретаря за плечо, окончательно содрав с него рукав.
Леронт подался вперед, разглядывая его.
– Остролист? – тихо спросил он. – Рельт, никак вы?
Моряк выпустил секретаря.
– Господин люмиец!
– А где Расин?
Рельт развел руками.
– Да где угодно! Часов в шесть был на приеме лафийском посольстве, видел я его, потом делся куда-то. Может, в свой монастырь подался, а может, спит где-нибудь за столом! – Леронт понимал все меньше и меньше. – Третьи сутки на ногах, немудрено…
Рядом, за памятником, с треском поползла в небо шутиха, осыпав их разноцветными искрами.
– В к-какой монастырь? Да объяснит мне хоть кто-нибудь, что тут творится! – взорвался Леронт. – Целый день на рейде торчали, потом потащили куда-то на острова, чуть ли не город с землей ровнять! А тут веселье – аж дым коромыслом!
– Не волнуйтесь так, господин люмиец, – Рельт обнял за плечи его и секретаря. – Вот глядите – мы встали на самом людном месте и всем мешаем. Тут скоро яблоку негде упасть будет. Пойдемте-ка вон в тот закоулочек, в славный подвал, и я расскажу вам удивительную историю…
А народ все прибывал и прибывал на улицы.
– Стало быть, и впрямь закончилось Смутное время? – подняв чарку, спрашивал старый лоцман, угощаясь в «Убранных парусах». – Не врут люди? – кто-то, проходя мимо, со стуком чокнулся с ним, и старик, крякнув, отвечал сам себе: – Не врут!
Когда на Салагуре ударили к заутрене, очнулся Фиу Лэм. Он долго лежал, не открывая глаза. Задувал в окно прохладный ветер. Воробьи в кустах шумно делили что-то, чирикая и хлопая крыльями. Старый колокол смолк, оставив в воздухе гудящий отзвук, и Лэм поднял веки.
Брезжила заря. В небе неподвижно стояло витое облако с розоватыми краями. А рядом с постелью Лэма сидел князь.
Ознакомительная версия.
