Жива вспомнила о крылатом Семаргле, вестнике богов, с которым она провела несколько незабываемых ночей. Впрочем, крылатый вестник вечно где-то пропадал, а потом потчевал её разными небылицами.
Богиня ощутила укол ревности… И Жива, словно вихрь промчалась по родовому чертогу в поисках Радегаста. Он давно привлекал её своими физическими формами и ненасытным плотским желанием. В последнее время Жива всё чаще задумывалась: зачем она связалась с Семарлом? Ведь знала о его непостоянстве. У него столько богинь и смертных женщин перебывало за последние триста лет — не счесть. Он такой же сердцеед, как и Велес.
А она… Да, что она?! Всего лишь — женщина, хоть и богиня. Ириец, тот же мужчина — сходит на сторону и — как с гуся вода. В вот женской половине пристало честь блюсти. И Жива, решив, что вынужденное целомудрие её давно не нарушалось, не обнаружив Радегаста в чертоге, устремилась прочь за его стены, на ристалище, где молодые боги войны устраивали состязания. Порой в них участвовал Триглав и покровитель лютичей Прове. К счастью в этот момент вестник богов Семаргл покинул чертог.
Жива не ошиблась. Руевит и Радегаст, по пояс обнажённые, на глазах у восторженной публики бились на мечах. И, разумеется, она состояла преимущественно из ириек женского пола. На ристалище Жива увидела: Рожаниц, Мокошь, Ладу, из рода Перуна — его жену Додолу, дочерей Магуру и Девану, Марцану[17]. Даже Таруса, собрав последние силы, восседала на широком табурете, который для неё специально смастерил Авсень. Жива знала, что Девана давно зарилась на Руевита и не пропускала его боёв ни с Радегастом, ни с Триглавом, ни с Перуном.
Не успела Жива занять место среди благодарных зрителей, как с небес спустилась Алконост. Жива предпочитала называть её попросту Алкиона, Ибо считала, что Алконост звучит как-то уж очень помпезно и не по-ирийски.
Крылья Алкионы исчезли, и она заняла место подле подоспевшей Живы, сгоравшей от плотского желания.
Неожиданно для себя Жива осведомилась:
— Семаргла не видела?
Алкиона виновато улыбнулась.
— Нет… Я вернулась с поморских земель. Там всё спокойно. Слыхала я, Семаргл за Альбу полетел…
У Живы перехватило дыхание, она уже забыла о Радегасте.
— За Альбу? Великий отец Род!!! У саксов множество метательных машин появилось — собьют! Он же не станет, как Сирин, в кукшу[18] обращаться!
— Говорил мне, что соколом обернётся… — пыталась защитить Семаргла Алкиона.
Самолюбие Живы было задето: ей Семаргл не сказал ни слова, а с Алкионой поделился. Неужто промеж ними что-то есть?..
— Даже не думай об этом… — сказала Алкиона, словно прочитав мысли Живы. — По времени он уже должен вернуться.
Не успела Алкиона это произнести, как Жива услыхала шелест крыльев Семаргла. Он же для пущей важности и эффекта пролетел пару раз низко над Радогошем, а затем приземлился на главной городской площади, увы, используемой в последнее время лишь для погребальных костров.
Не выдержав напряжения, обуреваемая желанием, Жива ринулась ему навстречу. Не успел Семаргл опомниться после дальнего полёта, как Жива подхватила его и увлекла в свои покои, откуда на протяжении всей последующей ночи раздавались вожделенные крики любовников.
* * *
Сказание о Семаргле, написанное Велесом в городе Радогош.Семаргл, вестник между миром небес и землёй, бог семян, ростков, корней растений, хранитель растений и зелени на земле обладает даром исцеления. И когда-то Семаргл принёс с небес на землю побег древа жизни.
В образе птицы Семаргл парит в небесах и видит всё, что творится на земле.
Когда Семаргл охранял ночами посевы от набегов лесных зверей, он сдружился с берегинями. Берегини тоже заботились о растениях, поили их корни подземной водой.
И вот, однажды Семаргл загляделся на танцы берегинь[19] и заслушался их песни, потому что красиво берегини танцевали над лугами и полями. И вот, загляделся на них Семаргл, что и не заметил, как из лесу вышло стадо оленей и забрело в посевы ячменя. Когда же Семаргл, наконец, это заметил и бросился прогонять оленей, было уже поздно, потому что край поля вытоптали они так, как если бы там ничего и не сеяли.
Увидел это Семаргл, опечалился и заплакал. Потому что люди посеяли отборное зерно, а боги готовили тогда землю к хорошему урожаю. Но недосмотрел Семаргл за посевами и потому пребывал в глубокой печали.
Услышали плач Семаргла берегини, подбежали к нему и стали утешать. И сказали ему берегини, чтобы он больше не плакал, потому что они тоже ухаживали за этой пашней, и поэтому не бросят они Семаргла в беде.
И послали тогда берегини тёплый туман, и стали они кружить над полем с приговорами. И тогда те ростки, которые помяли олени, начали распрямляться и вверх вновь вытягиваться. И выглядело вскоре поле уже так, как если бы олени посевы и не топтали на нём.
* * *
…Ладомира шла по лесной тропинке. Стараясь отвлечься от мыслей о Лесьяре, она опять затянула песню. Но красавец охотник не намеревался покидать её мыслей. Неожиданно девушка вспомнила, как Лесьяр спас всем известную в округе ведьму Сияну. Как-то раз по ранней весне Сияна отправилась в лес за кореньями, забрела вглубь леса и нежданно-негаданно провалилась в прошлогоднюю медвежью ловушку. Чудом она не упала на острые деревянные колья. Однако сама без посторонней помощи выбраться из ямы не могла, лишь ободрала в кровь все руки. Два дня провела Сияна в западне, покуда не вызволил её оттуда Лесьяр. Принёс охотник измученную женщину к себе в хижину, обогрел, накормил, перевязал раны на руках. В благодарность за помощь и заботу Сияна вызвалась погадать охотнику на рунах, которые всегда носила с собой.
Однако Ладомира не знала, что бросила Сияна камешки с высеченными на них знаками и задумалась…
— Что ты видишь, Сияна? — сгорал от нетерпения охотник.
— Судьба твоя непроста… — загадочно ответила женщина. — Слыхала я, Вила тебя привечает… Правда ли?
Лесьяр рассмеялся, мотнул косматой русой головой.
— Было дело пару раз…Она хороша, когда облик девки примет… — признался охотник. — Не томи, говори, что руны предвещают…
Сияна закрыла глаза.
— Лучше бы я тебе не гадала…
Лесьяр напрягся.
— Ты видишь мою смерть?
Сияна кивнула.
— Но не сейчас, позже… Руны говорят, что ты обретёшь то, чего тайно желаешь. Но это и погубит тебя… Будь осторожен.
Зову Свет Рода Всевышнего, Силу Живильную Богов РодныхНаконец лес перед Ладомирой расступился, её взору открылась обширная поляна с возведённой на ней заставой. Заправлял здесь старший сын князя Радомира Калегаст.
Девушка приблизилась к распахнутым воротам, из которых выезжал конный разъезд. Один из конников узнал её:
— Здрава будь, Ладомира! — пожелал он. — Видал я, как брат твой Коршень мечом машет… Чай гостинцев ему принесла?!
Девушка кивнула в ответ. Всадники, пришпорив коней пятками, устремились по уезженной телегами дороге в направлении Альбы.
Тем временем Ладомира вошла на территорию заставы. На дозорных башнях блюли службу часовые. Всё у княжича было продумано до мелочей. Помимо того, что башни дозорные стояли круглые сутки, так ещё и схроны он приказал устроить в лесу вдоль тракта, ведущего к Велегошу. К тому же привлёк Калегаст на службу местных охотников. Те вроде и ремеслом своим занимались, да не забывали по сторонам оглядываться и сообщать княжичу о всех новостях и всех подозрительных случаях. За верную службу Калегаст награждал щедро. Любили за это княжича местные бодричи. Порой, когда неурожай случался, подкармливал Калегаст местных хуторян и те молили за него богиню Живу, бога Триглава и Ладу. Словом, вёл княжич политику дальновидную, соплеменников своих охранял, верой и правдой служил земле родной, отцу, семейству своему и Велегошу. Почитал Калегаст трёхликого Триглава, как бога войны, не забывал и его сыновей Руевита (семиликого) и Радегаста. Как заступил на заставу со своими дружинниками, тотчас приказал соорудить храм, где возносились хвалу богу отцу Триглаву и его сыновьям.
Ладомира беспрепятственно прошла мимо длинных домов, боле похожих на амбары, где жили воины, к ристалищу.
Подростки, начиная с тринадцати лет, призывались князем Радомиром к несению воинской повинности. Была она обязательной и почётной в течение трёх лет. Затем юноша определялся: вернуться в родной дом, жениться, обзавестись хозяйством, детишек народить, или посвятить жизнь свою сполна воинской службе.
Многие юные бодричи изъявляли остаться в дружине княжича Калегаста или воеводы Колота. Потому отбор был суров.
На ристалище новобранцы-подростки ворочили деревянными мечами, чтобы по-первости и неопытности не изувечить сотоварища. Спрятав левую руку под щит, безбородые юнцы, махали тренировочными клинками — удар, отбив… Ещё удар и снова отбив.
