Легкий ветер скользил по водной глади, отчего отражавшаяся в зеркале пруда полная луна принимала необычные очертания. Высокий берег справа и слева был причудливо украшен склоняющимися ветвями ив, в которых тут и там сверкали огоньки светлячков.
Стайки летучих мышей с едва различимым писком кружили над водой. Цеса наблюдала за всем этим ночным переполохом, пила вино и терпеливо ждала, когда её собеседница определится со сложным выбором — изливать душу или нет. С тех пор, как жизнь ведьмы при дворе окрасилась палитрой работы браво, она обнаружила в себе маниакальное стремление коллекционировать психологические портреты тех, с кем её сталкивал дворцовый быт. Джог, Аратим и Джером — наиболее ценные экземпляры, — были уже достаточно изучены, тщательно законспектированы и положены в архив, так как не демонстрировали каких-то новых черт характера. Но вот Рута представляла собой пока еще не распечатанный сюрприз, внутри которого могло оказаться все, что угодно, в том числе и эксклюзивный набор юного собирателя многогранных личностей.
Задумчивость и молчание Цесы, наконец, произвели должный эффект: Рута глотнула вина, закурила, выпустила клубок дыма и вдруг начала тихо говорить.
— У Вилестана была младшая сестра. Моя мать. В юном возрасте она влюбилась то ли в художника, то ли в писателя, который работал в тот момент при дворе. Его Величество, узнав о беспределе, быстренько продал сестру в жены правителю каких-то отдаленных земель, чье название я даже не помню уже. Через несколько месяцев гневная делегация привезла испорченный товар обратно — невеста оказалась не просто бывшей в употреблении, так еще и беременной. Её хотели казнить, но побоялись политических конфликтов с крупным государством, поэтому просто обменяли обратно на мешок тестонов. А потом родилась я, как постоянное напоминание Его Величеству, что он недоглядел, ошибся. Он очень не любил ошибаться, поэтому спустя несколько лет отправил её в очередное замужество, где она скончалась от какой-то неизвестной болезни.
А моя жизнь превратилась в постоянную борьбу. Сначала за игрушки, потом за внимание, потом за спокойствие, а потом и вовсе за жизнь. В четырнадцать меня изнасиловали мои же одноклассники, поэтому биологического отца своей дочери я не знаю, и никогда теперь уже не узнаю… — улыбка Руты в этот момент слегка напугала Цесу, настолько многозначительной она была. Без слов было понятно, что все предполагаемые отцы давно уже отправились на тот свет, но напоминание о них осталось. Ведьма попыталась представить себе, что должна чувствовать женщина, чье отношение к собственному ребенку вот уже на протяжении пятнадцати лет находится между любовью и ненавистью, но быстро оставила эту затею, поскольку прекрасно понимала, что её опыт пока еще не позволяет ей судить о таких вещах.
— Я ненавидела её. Родила и не могла на неё смотреть. Не понимала, что с ней делать, хотела убить её вместе с остальными. Семь… заманчивое число для начала карьеры. Их могло бы быть семь, но я остановилась на шести. Когда ей было два, я поняла, что скорее убью за неё, чем причиню ей вред или позволю кому-то это сделать. И мне было плевать на то, каким образом это чудо вошло в мою жизнь. Через четыре года я вернулась в строй, на обучение. Користан не задавал лишних вопросов, и дал мне негласный карт-бланш на осуществление всего, что посчитаю нужным. Знаешь, я долго строила планы мести, смотрела на спящую мою красавицу и думала о том, в какой очередности они будут просить у меня прощения. Все оказалось намного проще и быстрее. Не знаю, как выглядела бы эта история, если бы я не попала в класс, где учился Аратим. В тринадцать лет он творил такое, что мне в восемнадцать только снилось, так еще и был любимчиком Его Величества. В общем, без шума мы избавились от шестерых несостоявшихся отцов. А потом я встретила человека, и мне вдруг безумно захотелось стать обычной, чтобы у него не было причин от меня шарахаться при каждой встрече. Впервые мне пришлось придумывать легенду для того, чтобы что-то построить, а не разрушить. Для Користана я его специальный поверенный, а для мужа — архивариус в библиотеке. У меня стандартный рабочий день, и только от меня зависит, успею ли я сделать за это время все, что от меня требуется. Я работаю только в пределах Славца, все остальные поручения отправляются к Джогу и Аратиму. Так уж сложилось…
— Жизнь во лжи? — это скорее был риторический вопрос. Цеса и сама жила так, заставила себя забыть, усердно корчила чужие лица, оставаясь собой лишь в короткие моменты прозрения, вроде этого.
— Это вопрос выбора. Ты сможешь жить с этим? Утром спать с одним, травить, вытаскивать труп из спальни, а вечером обнимать другого? Если нет, то не стоит и начинать. Угрызения совести, чувство вины — все это бред. Я лгу, каждый день, даже когда молчу, все равно лгу. Каждый день я приношу свою ложь домой и прикрываю её другой ложью. Я делаю все, чтобы мой шаткий мир, построенный на обмане, был подкреплен еще одним обманом, и еще одним. Ложь цементирует твою способность поддерживать легенду, потому что, начав однажды, ты уже не сможешь повернуть назад. Здесь ты одна, там другая, пытаешься оправдать себя, сказать, что все только ради ребенка. Ложь. Только ради себя, только для того, чтобы прикрыть свой безобразный эгоизм, свою мерзкую сущность.
Кто ты? Невеста бастарда Аратима? Ты убийца и шлюха, подлая тварь, которую ненавидит и боится половина двора. Кто я? Секретарь Его Величества? Хрен там ночевал. Я такая же, как и ты, за исключением королевской крови. Вот и все. — Опьяневшая Рута открыто смотрела в глаза Цесы, её губы растягивались в саркастичной улыбке а-ля «мы с тобой в такой заднице, что есть смысл только посмеяться над собой». Ведьма находилась в замешательстве, она даже не могла точно определить, какие чувства испытывает в данный момент. Грусть? Гнев? Огорчение? Отчаяние?
— Допустим. Но ты в любом случае остаешься собой, несмотря ни на что. Ты в первую очередь человек, и никто у тебя этого не отнимет…
— Цеса, я уже не играю в людей. Когда вокруг тебя их нет, то исчезает смысл. Меня настоящую давно бы уже сожрали. Посмотри на себя. Я очень сомневаюсь в том, что ты сейчас похожа на ту, кем ты была пару лет назад. Да, возможно, ты никогда не была тихоней. Да, возможно, от твоих проклятий люди покрывались прыщами на причинном месте. Но ты никогда не оказалась бы на этом берегу, если бы изначально была настоящей.
Понимаешь? — Цеса понимала. Прекрасно понимала, что без определенной предрасположенности к тому, чем она занимается сейчас, она не попала бы в услужение к Его Величеству.
— Понимаю. И, что самое страшное, мне это нравится. Только я обычно не говорю об этом вслух. — Лицо Цесы было каменным. Она наконец-то отважилась рассказать хоть кому-то, о том, в чем боялась признаться даже самой себе.
— Аналогично. Слушай, вот мне любопытно, что ты чувствуешь? — Рута с каким-то даже маниакальным интересом воззрилась на Цесу, видимо, ожидая некой поддержки, подтверждения своих размышлений.
— Я чувствую какое-то странное удовлетворение. Я бы даже сказала извращенное. Знаешь, когда кто-то из них пыжится, старается казаться умнее, добрее, и так далее в том же духе, я в этот момент, осознавая в полной мере, что он на самом деле из себя представляет, и что я могу с ним сделать, я чувствую свое превосходство. Я сильнее, умнее, безжалостнее, изворотливее. Я превосхожу его, осознаю это, прячусь, играю… но в то же время вижу, что он тоже играет. Пусть неумело старается выстроить из себя что-то похожее на человека, но я вижу только маску, метания из угла в угол, какие-то несогласованные действия и слова, но ничего сколько-нибудь настоящего.
— Нет. Я о другом…
— Хочешь знать о смерти? — взгляд Руты смягчился, как будто она долго ждала нужного ответа и, наконец, до собеседника дошло понимание истинной цели разговора, — хм… первый раз меня трясло. Я плохо представляла, что я делаю и зачем. Я знала, что эта тварь совершила много такого, за что её стоило не просто убить, а мучительно терзать в течение нескольких месяцев или даже лет. Но мои ограничители на тот момент были еще очень сильны. Боль, страх и ненависть заставляли подчиняться обстоятельствам. Поэтому убийство было для меня чем-то диким. Но потом, когда я поняла, что она не дышит и больше никогда не встанет, почему-то не почувствовала угрызений совести. Ничего.
Просто пустота. Я так хотела её смерти, я настолько сильно хотела убить её, это оправданное желание просто не могло не вырваться из-под контроля. Таких чувств у меня не возникало, когда она просто мешала Нашему Величеству. Но в тот момент, когда она затронула лично меня, я поняла, что не остановлюсь, пока эта сволочь не перестанет ступать своими грязными ногами по этой земле. А дальше… дальше просто стало легче… убить и убить, просто потому что она или он не достойны жизни… — Цеса запнулась.
