Смерть другого человека не вызывала у неё каких-либо эмоций, чувство вины постепенно угасло. Но вот разброс в половых контактах, необходимость жертвовать собственным телом ради достижения какой-то определенной цели до сих пор порождали в ней бурю негодования.
— Почему ты остановилась? — проницательность Руты была как всегда на высоте, поэтому что-то умалчивать было бессмысленно.
— Я… не могу перешагнуть через себя и смириться с… в общем, я чувствую себя грязной.
Не могу отмыться, стараюсь не думать о них, забыть, но каждый раз вспоминаю, и меня передергивает. А еще отвращение к себе и страх. Мало ли с кем он был до меня. Они как будто стекают по мне, липкие, потные… — Цеса почувствовала, как по телу побежали мурашки, её передернуло.
— Понимаю. Переживала нечто подобное. Поверь мне, все пройдет, когда их место займет некто особенный. Как бы банально это ни звучало. Хотя отмыться поле Шерритона будет сложно. Особенно, когда Натали узнает. — Рута злорадно усмехнулась, — Я бы его после этого так просто не оставила в покое.
— Ты про тупорылую обезьяну? — Цеса тоже не смогла сдержать смешок. — О, да! Вот как раз эта история веселит меня пока сильнее всего! Надо видеть её рожу, когда она пытается со мной вежливо поздороваться, догадывается, сука, но молчит. Ты не представляешь, какое это удовольствие смотреть на её перекошенное лицо и про себя вспоминать, как её драгоценное чадо кувыркается со мной в постели. А Хлоя, так это вообще песня!
— Они, кстати, тайно обвенчались. Ты в курсе? — Рута с опаской посмотрела на Цесу, видимо, уловив резкую смену настроения. Конечно, ведьма знала об этом, и, как это ни прискорбно, чувствовала себя побежденной и оплеванной. Казалось бы, не было никаких предпосылок для такого морального самоуничижения. Но она все равно не могла отстраниться от этого глупого состояния, присущего разве что малолетним дурочкам, чья жизнь рушится каждый раз после окончания недельного романа.
— В курсе. Уже пару месяцев как в курсе. И даже, можно сказать, присутствовала.
Инкогнито, конечно. — Ну, разве могла всезнающая ведьма пропустить такое радостное событие? Разве могла она оставить его без внимания и определенной шалости? Конечно же, нет! Цеса с ехидной ухмылкой вспомнила тот фееричный день, безвкусное платье невесты, самодовольного жирного индюка, то есть жениха, и свой свадебный подарок.
— Что ты сделала? Колись! Я знаю этот взгляд шальной! — Рута моментально поняла, что замышленная Цесой гадость удалась. — Воздействие? Медленный яд? Что?! — поверенную даже трясло от нетерпения, что нимало удивило Цесу.
— Почему тебя это так интересует?
— О, ты не представляешь, как они достали меня всей своей омерзительной компанией! Я так ждала момента, когда кто-то отважится нагадить им хорошенько без приказа Користана! Что ты сделала? — глаза Руты горели, её маниакальное стремление узнать смысл той заковыристой гадости, на которую отважилась Цеса, было прямо-таки ощутимым.
Ведьма загадочно улыбалась, вспоминая тайную церемонию, и думала о том, что, возможно, слишком жестоко обошлась с молодой четой.
* * *
Какая мерзость, твою мать. Ну, неужели нельзя было одеться приличнее? Зачем ты натянула на свою пузатую фигурку этот балахон непонятного цвета? Ты, правда, считаешь, что он цвета топленого молока? По-моему, он просто прокуренный, или грязно-белый, но никак не праздничный. У тебя же праздник, правильно понимаю?
Свадьба, гори она синим пламенем! А ты выглядишь, как покерная шлюха, изображающая невинность в нестиранном пододеяльнике.
О, нет! Что это? Это жених? Это не жених, это гадость какая-то. Ну, он же не толстый, почему он сейчас выглядит как обрюзгшее чмо? О, боги! Глаза, мои глаза!
Большего оскорбления мой взгляд еще не видел! И они еще при этом улыбаются.
Два идиота, чему вы радуетесь? Тому, что ваши мысли и действия искусно контролируются какой-то тварью? Джером, очнись, это же не ты! Ты же бунтарь!
Неужели тебе нравится вести себя так? Быть примерным мужем какой-то пузатой двуличной прихлебательницы твоей эгоистичной мамаши? Они тебя ломают, ты понимаешь? Ты всю оставшуюся жизнь будешь жить теперь с двумя мамами, ты станешь психом, невротиком и имбецилом в конечном итоге! Если бы я могла сейчас выйти отсюда, я бы хорошенько надавала тебе по жирной щетинистой роже твоей тупорылой!
Так, а это у нас кто? А, ну, конечно, без мамаши тут не обойдется. Ей же очень надо получить доступ к королевской казне. Давай, поцелуй её, обними, невестку родненькую.
Пусть толстая, неуклюжая, неухоженная, старая, эдакое задрипанное чмо, зато с ключиком от хранилища ценных бумаг! Блин, родному сыну такую свинью подложить!
Что вообще творится с этим миром?! Тебе совсем плевать на его мнение? Ты его вообще знаешь? Говорила с ним хоть раз нормально, по-человечески? Или только мозг насиловать умеешь? Не ходи туда, не делай то, не общайся с тем… тьфу! Пульнуть бы в тебя каким-нибудь проклятьем… хотя, это позже.
Как мило! Они обо мне говорят в такой знаменательный день! Вы, суки, даже романтическое мероприятие не можете пережить без ядовитых высказываний в чужой адрес?! Да знаю я о себе все! Это уже не актуально, честное слово! Кто я?! Остроумно, конечно, возьму на вооружение, но если я — вонь подрейтузная, то у твоего благоверного в этих самых рейтузах никогда на тебя ничего не поднимется в жизни! Упс… извини, не хотела так сильно, но что же поделать, придется тебе жить с евнухом. Хотя, нет, с постоянным осознанием многочисленных адюльтеров. Наслаждайся, милочка!
Ах, да! Чуть было не забыла! Не хотелось говорить вам гадостей, но вы так сияете от притворного счастья, что удержаться просто невозможно! Ваше совместное «да» станет самым главным разочарованием вашей жизни. Да будет так!
Девушка в васильковом платье весело перешагивала через небольшие лужи, нарисованные послеполуденным дождиком на серой мостовой. В озорных кудряшках запуталась синяя ленточка, завитушкой спадая на загорелую спину, а в правой руке болталась корзинка со свежими полевыми цветами. Головки ирисов, дельфиниумов, колокольчиков, лютиков и маков приветливо выглядывали из-за плетеной стеночки.
Остывшее солнце, умытое легким дождичком, поблескивало на выгоревших каштановых волосах, щекотало раскрасневшиеся щеки и заставляло прохожую щуриться и улыбаться.
Беззаботная девушка со сверкающими зелеными глазами, летящее яркое платье, непослушная ленточка и разноцветные бутоны создавали настолько гармоничную картину, что прохожие невольно улыбались и оборачивались ей вслед. Казалось, что-то необыкновенное, что-то радостное и по-детски фантазийное прошлось по улице вслед за этой примечательной цветочницей.
Она никого не оставляла без внимания, собирая букетики, как для детей, так и для взрослых дядей. Первые с улыбкой убегали к маме похвалиться маленьким чудом, а вторые еще долго смотрели вслед незнакомке или одаривали её громогласными комплиментами. Почти все. Кроме одного.
В середине улицы девушка вынуждена была остановиться прямо на дороге, чтобы одарить букетом хозяйку фруктовой палатки. Поставив корзинку на край прилавка, и придерживая её коленом, цветочница достала маки и лютики, придирчиво выбирая цвета в тон ярких желто-красных яблок. Естественно такая поза не была удобной ни для неё, ни для прохожих, особенно для тех, кто перманентно находился в дурном настроении.
Высокий мужчина со злобным прищуром коричневых глаз и косматой бородой относился как раз к такой категории людей. Проходя мимо девушки, он нарочно толкнул её, проворчав при этом что-то оскорбительное про филейные части тела. Цветочница потеряла равновесие и готова была упасть, но на удивление быстро сгруппировалась. При этом еще умудрилась показать отменную реакцию, на лету поймав падающую корзину и не уронив ни одно цветка.
— Прошу прощения… — тоненький извиняющийся голосок долетел до слуха неотесанного грубияна, но остался без ответа.
— Не обращай внимания, милочка. Это Плотник. Он гробовщик, а потому всегда угрюм. — Проговорила хозяйка, помогая девушке поставить корзинку на прилавок.
Цветочница скромно промолчала и задумчиво посмотрела вслед бородатому мужчине.
Его фигура грузно передвигалась по мостовой, прихрамывая на левую ногу. Правое плечо было слегка смещено вверх, а рука висела неестественно ровно. Практически лысая голова совсем не сочеталась с буйной растительностью на лице, открывая еще один явный недостаток — ополовиненное ухо. Издалека казалось, что мужчина не только работает с деревом, но и сам вырублен из какой-то очень твердой породы.
