Тарзан, густо залитый кровью, все еще возбужденно скалящий зубы, подошел к Арно и наклонился над ним.
— Как ты — цел?
Джек приподнялся.
— Лучше посмотри, не сломалось ли дерево, о которое я стукнулся… Черт, кажется, у меня в заднем кармане была фляга с бренди…
Тарзан достал эту флягу и дал Арно хлебнуть.
— Нужно убираться отсюда, — сказал он, закидывая ружье Джека за плечо. — С чимисетом покончено, но поблизости могут рыскать пятьдесят зверолюдей!
— Черт! Умеешь же ты говорить ободряющие вещи, — пробормотал Арно, снова припадая к горлышку фляги.
Прежде чем уйти, Тарзан отрезал переднюю лапу чимисета, чтобы показать ее жителям деревни. Пусть люди знают, что ночной ужас джунглей никогда больше не явится в их селение!
Человек-обезьяна привесил лапу к поясу, и друзья покинули залитую кровью лужайку, на которой лежала огромная туша самого страшного хищника африканских дебрей.
Подойдя к дереву, на котором он оставил Лакоми, Тарзан не увидел мальчика на нижней развилке. Беглец из поселка Човамби лежал на ветке в пятидесяти футах над землей и не отозвался на оклик человека-обезьяны.
Тарзан проворно вскарабкался на дерево и нашел мальчишку совсем без сил. Пережитое во время плена и скитаний по джунглям, страшное зрелище, только что разыгравшееся перед его глазами, исчерпали выносливость подростка.
Тарзан стащил Лакоми вниз, а Арно поделился с ним остатками бренди; после этого мальчуган попытался встать, но тут же снова осел на траву.
Человек-обезьяна взвалил Лакоми на широкую спину и пошел к миссии. Ему не терпелось увидеть и успокоить Джейн, но он был вынужден сдерживать шаг, чтобы за ним поспевал Арно.
Сам человек-обезьяна казался отлитым из железа. Бой с чимисетом как будто только умножил его силы; победа, одержанная в битве со страшным зверем, переполняла Тарзана гордостью, и он уже мысленно рассказывал Джейн о своем подвиге…
Как вдруг прислушался и остановился.
Сжимая одной рукой тонкие запястья мальчика, другой рукой Тарзан сорвал с плеча ружье.
Однако ружье было сейчас таким же бесполезным, как и в сражении с чимисетом: впереди из-за деревьев высыпало не меньше двадцати зверолюдей. Тарзан быстро обернулся и увидел, что сзади тоже стоят волосатые уродцы, сжимающие в длинных руках дубинки и копья. И справа, и слева в джунглях чернели волосатые тела низших жителей Опара.
Лакоми задрожал на спине Тарзана. Джек поднял с земли толстый сук, понимая всю нелепость такого движения.
Однако, как ни странно, зверолюди не спешили кидаться в атаку: они молча смотрели на залитого кровью черноволосого великана и на отрезанную лапу керита, привязанную к его поясу.
Еще никогда зверолюди не видели, чтобы кто-нибудь бросил вызов ужасному кериту. Еще никогда они не видели, чтобы кто-нибудь сражался так, как этот загорелый гигант. Еще никогда они не думали, что кто-нибудь может одолеть ночной ужас джунглей. Но человек, в погоню за которым их послали, бросил вызов чудовищу, сражался и победил!
Если в сердцах зверолюдей оставалось место каким-нибудь чувствам, эти чувства пробудились при виде битвы Тарзана с чимисетом.
Низшие никогда не разговаривали со своими жертвами: добыча, которую они ловили для жрецов Опара, отличалась в их глазах от дичи только тем, что дичь они убивали сразу, а людей притаскивали в город живьем.
Однако победитель керита настолько не походил на обычную жертву, что один из зверолюдей обратился к нему на обезьяньем языке:
— Кто ты, убивший керита и кричавший так, как кричат большие лесные обезьяны?
— Я Тарзан из племени обезьян, — гордо ответил выкормыш Калы. — Если вы пришли за моей жизнью или моей свободой, я буду драться с вами так, как дрался с керитом!
Зверолюди быстро заговорили между собой.
— Лэ велела нам привести в Опар тебя и беловолосую самку, которую ты похитил, — сказал наконец один из уродцев.
— Лэ не получит ни меня, ни ее! — раздувая ноздри, заявил Тарзан.
— Эта самка принадлежит тебе? — последовал вопрос сзади.
Человек-обезьяна не обернулся, чтобы взглянуть на ловчего за спиной, он смотрел только на тех врагов, которые преграждали ему путь.
— Она принадлежит мне! — крикнул воспитанник гориллы, теряя самообладание. — Я убью каждого, кто к ней прикоснется!
Джек молча слушал переговоры Тарзана с окружившей их стаей уродов, не понимая, почему зверолюди не бросаются в бой. Черт, как же будет обидно, победив в схватке с чимисетом, попасться в лапы каким-то выродившимся ублюдкам обезьян!
Ублюдки снова залопотали, переговариваясь друг с другом.
— Мы отпустим тебя, могучий человек, — наконец заявил зверочеловек, стоящий перед Тарзаном. — И не тронем твою самку. Но мы должны привести Лэ какую-нибудь жертву, иначе она разгневается. Отдай нам детеныша, которого ты держишь на спине — однажды он уже был нашей добычей и принадлежит нам!
Ловчий сопроводил свое требование таким выразительным жестом, что даже не знавший обезьяньего языка сразу мог догадаться, чего он хочет.
Лакоми на спине Тарзана вздрогнул и закаменел.
Человек-обезьяна посмотрел в черные глаза уродца и оскорбительно рассмеялся.
— Этот детеныш удрал от тебя, и он тебе не принадлежит! Ты его не получишь!
Зверочеловек шагнул вперед.
— Хорошо, если хочешь оставить его себе, мы не отнимем у тебя добычу. Но вместо украденной тобой беловолосой жертвы мы заберем этого беловолосого человека!
И ловчие начали приближаться к Арно — но становились, услышав низкий, клокочущий, хриплый рык человека-обезьяны.
— Если вы дотронетесь до него, я разорву вас в клочья! — зловеще пообещал Тарзан.
В его голосе была такая угроза, что уроды остановились. Их было полсотни против одного загорелого гиганта, держащего на спине обессиленного ребенка; ведь человек, к которому этот гигант не разрешал подойти, вряд ли выстоял бы в бою даже с самым слабым из зверолюдей… И все-таки ловчие не решались вступить в битву — такой почтительный трепет внушал им могучий победитель керита.
— Мы не можем вернуться в Опар совсем без добычи! — твердо сказал самый старый зверочеловек, с седой, как у гориллы, шерстью.
— Да? Тогда отнесите Лэ тушу керита и скажите, что Тарзан из племени обезьян посылает ей это в подарок! — прорычал приемыш Калы, готовясь к схватке.
К его огромному удивлению, зверолюди отнеслись к предложению вполне серьезно.
Они отступили, сбились в кучу и залопотали, размахивая руками. Наконец один из уродов торжественно сказал:
