Они отступили, сбились в кучу и залопотали, размахивая руками. Наконец один из уродов торжественно сказал:
— Ты прав, Тарзан из племени обезьян. Лэ не будет сердиться, если получит шкуру керита. Еще ни никто из высших Опара не застилал свою постель такой шкурой!
Зверолюди, вытянувшись цепочкой, затрусили сквозь заросли прочь. Когда последний из них скрылся в джунглях, Лакоми длинно вздохнул и обмяк, похоже, потеряв сознание. Джек Арно с таким же длинным вздохом отбросил в сторону сук.
— Пойдем, — сказал ему человек-обезьяна. — И смотри — ни слова Джейн о том, что мы видели зверолюдей!
Джейн так и не узнала, как близко к ней подобрались тени из прошлого — те отвратительные зверолюди, которых она изо всех сил старалась забыть.
После того, как Тарзан живым и невредимым вернулся из джунглей, одолев ужасного зверя, ничто больше не омрачало покоя и счастья девушки…
Кроме заботы о больном мальчике, которого принес в миссию ее жених после победы над чимисетом. Джейн ухаживала за Лакоми так, как ей подсказывала ее заботливая нежная натура, и мальчуган на удивление быстро поправлялся.
Вскоре отец Бертран совершил над ним обряд крещения, которого этот маленький язычник так долго был лишен. Но даже крещение не помешало выздоровлению мальчика, которого отныне звали христианским именем Питер, и подросток был на ногах еще до того, как успел привыкнуть к своему новому имени.
Гораздо трудней, чем к этому имени, Питеру-Лакоми оказалось привыкнуть к странным правилам, царившим в доме отца Бертрана, и к неудобной одежде белых. Но смышленый подросток схватывал все так же быстро, как когда-то Тарзан — и человек-обезьяна имел возможность наблюдать со стороны процесс превращения дикаря в цивилизованного человека, который он сам прошел всего полтора года назад.
Но что было делать с Лакоми дальше?
Пастор Бертран, вдохновенно взявшийся за воспитание и обучение мальчика, предложил оставить его в миссии — со многих точек зрения это было идеальным вариантом. Но когда об этом заговорили с Лакоми, тот пришел в такую панику, как будто его хотели отдать зверолюдям.
Мальчишка уже успел привыкнуть к мысли, что он вместе с Тарзаном, Арно и Джейн отправится в большой мир белых людей, и даже слушать не хотел о том, чтобы остаться в доме отца Бертрана. Тарзан пытался объяснить мальчику, как трудно ему будет жить в цивилизованном мире, но почти сразу понял бессмысленность таких объяснений. Лакоми прислушивался к его увещеваниям не больше, чем сам Тарзан когда-то прислушивался к увещеваниям Арно… А потом в отчаянии прибегнул к заступничеству Джейн.
Этот искусный маневр решил дело: девушка не смогла устоять перед мольбами мальчугана, а Тарзан не смог устоять перед просьбой невесты.
Итак, Лакоми-Питеру суждено было отправиться в большой город, а после — в Америку, где Джейн собиралась отдать его в одну из частных школ. А пока Питер играл в деревне с чернокожими детьми, поражая их воображение рассказами про битву с чимисетом. По его рассказам выходило, что он принимал в этой битве непосредственное участие и без него Тарзан никогда бы не справился с ночным ужасом джунглей.
Еще в ту пору, когда чимисет терроризировал деревню, несколько чернокожих воинов отправились на поиски нового места для поселения. Если бы человек-обезьяна не убил хищника, люди наверняка покинули бы поселок, после чего миссию отца Бертрана вскоре затянули бы джунгли.
Теперь уже никто не думал переселении, но отряд, отправившийся к океану, все еще не возвращался…
Пока однажды днем во время предобеденной молитвы семья и гости пастора не услышали раздавшиеся снаружи громкие крики.
— Надеюсь, это не чимисет, — заметил Джек Арно, с облегчением поднимая склоненную голову.
Нет, это был не чимисет, а отряд разведчиков, наконец-то вернувшийся из долгого странствия. Вся деревня высыпала встречать воинов, спеша обрадовать их известием, что они напрасно совершили столь долгий путь. Черноволосый богатырь уже убил людоеда, теперь им не придется покидать насиженные места!
Вскоре крики приблизились к дому отца Бертрана, и в окно стало видно, что четверо негров несут к жилищу пастора носилки с безжизненно распростертым на них человеком.
Все белые высыпали наружу, и когда носилки поставили у порога, у Джейн вырвался горестный вопль: она узнала облаченного в ветхие лохмотья больного. Девушка бросилась к исхудавшему, обезображенному страданиями существу, которое некогда было ее женихом и красивым английским лордом, и упала рядом с ним на колени.
Сначала ей показалось, что Клейтон мертв, но в ответ на ее громкий плач он приоткрыл глаза.
— Джейн, — еле слышно сорвалось с его потрескавшихся губ. — Значит, я уже умер?
— Нет, Уильям, нет! — плача, повторяла Джейн Портер. — Ты не умер! И ты не умрешь! Мужайся!
Подобие нежной улыбки промелькнуло в глазах Уильяма Клейтона, но нежность сменилась удивлением, когда он увидел над собой Тарзана.
Тарзан смотрел на человека, которого когда-то так ненавидел. Но теперь даже тень ревности не шевельнулась в его душе, хотя Джейн плакала над своим бывшим женихом, называя его ласковыми словами. К этому жалкому изможденному созданию невозможно было ревновать.
И человек-обезьяна взял на руки своего двоюродного брата и понес его в дом, полный решимости не дать угаснуть слабой искре жизни, еще тлеющей в этом костлявом теле.
Пока жена пастора и его дочери хлопотали, готовя комнату для больного, Тарзан положил Клейтона на диван в гостиной, влил ему в рот воду с несколькими каплями бренди, смочил холодной водой горячий лоб и тощую грудь.
— Все будет в порядке, старина, — заверил человек-обезьяна. — Вас подлечат, и вы сами не заметите, как будете на ногах!
Англичанин слабо качнул головой.
— Слишком поздно, — прошептал он. — Но это даже лучше. Я хочу умереть…
— Не говорите так, Уильям! — плакала Джейн. — Вы поправитесь!
Жена пастора прибежала с кружкой бульона, и Тарзан, приподняв больного, стал поить его, как поил бы ребенка. Но он видел, что в этом человеке уже угасла воля к жизни. Клейтон сделал всего три глотка и откинул голову назад, дрожа от лихорадки.
— Где мсье Тюран? — сквозь слезы наконец рискнула спросить Джейн.
— Роков? — Клейтон оскалил зубы, что при его худобе выглядело страшно. — Он бросил меня, когда болезнь разыгралась… Он — дьявол… Когда я попросил у него воды… Потому что был слишком слаб, чтобы сходить за ней… Он напился, стоя рядом, а остатки вылил на пол и рассмеялся мне в лицо!
