Когда судно наконец садилось, с его борта тут же откидывался трап и из чрева корабля выступал воин, высокий и сильный, облаченный в зеленые доспехи с изображением саламандры, — эти благородные создания обитали в самом сердце планеты. За воином шли другие. Некоторые из них были знакомы Дак'иру: они работали вместе в каменоломнях и на восстановлении разрушенных городов после Судного дня. Тем не менее при виде этих гигантов его сердце каждый раз сжималось. Потому что он знал: они прилетели за ним…
Затем образы сна вновь сменялись, но на сей раз вместе с ними изменялся и сам Дак'ир. Теперь на нем были доспехи воина и в руках — орудия войны. Его тело было облачено в панцирь, его мощная рука — рука Астартес — сжимала священный болтер, и черный, как гематит, цвет его кожи никому не позволял забыть о том, что он прошел посвящение и уже приобрел иную, сверхчеловеческую природу.
Обелиски из гранита и мрамора, словно серые часовые, возвышались над Дак'иром, а вдоль всех дорог здесь стояли кремационные оссуарии. Холодный запах могилы пропитывал воздух. Это был уже не Ноктюрн, это был Морибар, в самих небесах которого, казалось, витала смерть.
Где-то далеко, на самом горизонте этого серого и унылого мира, Дак'ир всегда слышал чей-то крик, после чего все расплывалось и перед его внутренним взором вставало ужасное, охваченное огнем лицо. Это повторялось много раз: искаженное болью горящее лицо, которое обвиняет его в чем-то, не дает ему ни секунды покоя. Оно горит и горит, и вскоре Дак'ир загорается сам, а крик, который стоит у него в ушах, становится его криком…
— Мы должны были только вернуть их назад!..
Веки Дак'ира раскрылись, едва он вышел из медитации. Остро сознавая, что его дыхание участилось, а кровяное давление повысилось, он быстро прокрутил в голове стандартную процедуру ментальной стабилизации, которой он был обучен, когда вступил в ряды Астартес.
Вместе с душевным спокойствием пришло и осознание настоящего момента. Дак'ир стоял в полумраке своей изолированной камеры, так называемом солиториуме, — одной из многих на борту ударного крейсера «Ярость Вулкана». Своей обстановкой помещение не сильно отличалась от темницы: суровая, аскетичная, окруженная четырьмя холодными черными стенами келья.
Вскоре к Дак'иру пришли и подробные воспоминания.
Несколько недель назад по астропатической связи пришло экстренное сообщение, которое интерпретировал их ротный библиарий Пириил. И вот теперь Саламандры держали курс на имперский мир Стратос…
Богатая рудниками колония, одна из многих в Адронном Поясе в секторе Редуктус Сегментума Темпестус, Стратос представлял для Империума большую ценность не только своими залежами океанических минералов, но также и ресурсом рекрутов для Имперской Гвардии, куда, как того требовал закон, регулярно призывался каждый десятый человек. Таким образом, спасение Стратоса, освобождение местного населения от внутренних врагов, представляло собой задачу первостепенной важности.
За несколько часов до ухода корабля с орбиты капитан Ко'тан Кадай уже отрядил шесть отделений, в том числе и свою собственную Инфернальную Гвардию, посчитав их силой, способной решить такую задачу и, высадившись на Стратос, избавить сей мир от захлестнувшей его анархии. Как и предписывал им Культ Прометея, все Саламандры, перед тем как вступить в бой, должны были сначала очиститься огнем и пройти период длительной медитации, концентрируя в своем сознании уверенность в собственных силах и внутреннюю стойкость.
Все были сейчас заняты приготовлениями. Все, кроме Дак'ира.
Такой факт не мог пройти незамеченным.
— Мой господин! — позвал его чей-то глубокий и звучный голос.
Дак'ир оглянулся и увидел закутанную в плащ фигуру с низко опущенным капюшоном. Его жрец-клеймитель был одет в изумрудно-зеленую сутану, символ ордена — оскаленная пасть саламандры в кольце огня — был вышит на груди тонкой филигранью янтарного цвета. В мерцающем свете факелов под облачением сопровождавших жреца сервов виднелась аугментика.
Камера была мала, но все же в ней хватило места для слуг Астартес.
— Мой господин, вы уже готовы к нанесению памятного шрама? — спросил Цек.
Дак'ир кивнул, еще не совсем отойдя ото сна. Затем он увидел, как Цек протягивает ему сияющий прут, раскаленный добела в углях, на которых он сейчас стоял голыми ногами. Воин Астартес едва ощущал боль от горячих углей. Единственная капелька пота, скользнув по гладкому лбу, сбежала вниз по его черному телу — телу, которое, если бы не набедренная повязка, было бы полностью обнаженным.
Этот древний ритуал был неотъемлемой частью Культа Прометея, которого испокон веков стоически придерживались все воины-Саламандры.
Когда Цек приложил раскаленный прут к обнаженной коже Дак'ира, тот безропотно принял телом всю доставленную им боль. Сверкающие глаза, которые и сами были сейчас подобны красным углям, ободряюще посмотрели на служителя. Сначала Цек выжег три вертикальные полоски, а затем перечеркивающий их завиток. Этот знак встал в один ряд со множеством других отметок, которые он и другие жрецы-клеймители уже поставили на теле Дак'ира. Эти шрамы являли собой живую историю бесконечных военных конфликтов, в которых участвовали Саламандры. Каждый обозначал памятное сражение или поверженного противника. Никто из Саламандр никогда не шел на войну без того, чтобы сначала не почтить ее новым шрамом на своем теле, а когда война заканчивалась, еще одним, чтобы увековечить о ней память.
Знаки Дак'ира полностью покрывали ноги, руку, большую часть спины и торса. Символы были довольно причудливы, с каждым новым памятным шрамом становясь все сложнее. Только ветеран очень многих кампаний Саламандр, за плечами которого была служба длиной в столетия, мог иметь такие отметки на лице.
Цек склонил голову и отступил в тень. Обетный сервитор на своих выгнутых стальных конечностях заковылял следом, сгибаясь под тяжестью приваренной к его спине огромной жаровни. Дак'ир вытянул руки и, погрузив обе ладони в чугунную чашу жаровни, зачерпнул золы и пепла и стал рисовать ими на груди и лице главные символы Прометея: молот и наковальню. То были могущественные образы, которые, как считалось в Культе, придавали адепту небывалую силу и выносливость.
— Огонь Вулкана бушует в моей груди!.. — продекламировал Дак'ир торжественно и, проведя ладонью, изобразил на своем торсе рукоять молота.
— И с этим огнем я сокрушу врагов Императора! — закончил фразу чей-то голос, когда Дак'ир, проведя ладонью поперечную черту над «рукоятью», обозначил навершие молота.
