Все сидят серьезные, только принц Сандорин ничего не понял, а Аскланделла так и вовсе цветет, нахально улыбается такому чистосердечному признанию, что Мунтвиг нас переиграл.
— Потому вам добавочное задание, — сказал я. — Всем-всем!.. Везде и всюду разъясняете местному населению, что это мы — Силы Добра и Света, идем под знаменами церкви, а нам противостоят Силы Тьмы и Зла во главе с Темным Властелином Мунтвигом, что жаждет всех ввергнуть к себе в ад!
Альбрехт спросил с недоверием:
— Думаете, сработает?
— Если даже наша пропаганда не победит, — ответил я, — то встречный столкнется с той стеной лжи и клеветы, а когда огонь взаимоуничтожится, то мы еще посмотрим, кто сильнее в ратном деле, а не в клевете!
Лица всех посветлели, в глазах заблистала гордость, а плечи расправились с такой мощью, что я услышал треск суставов. Лишь принцесса поморщилась, но ее мнения никто и не спрашивает. Во-первых, невеста Мунтвига, во-вторых, вообще женщина, принц Сандорин слишком уж вольно пользуется своим титулом.
Сулливан поднялся первым, поклонился.
— Ваше высочество… мы… гм, постараемся.
Они начали выходить один за другим, Сандорин взглянул на принцессу, но та покачала головой. Он вышел с остальными, я молча вздохнул, сейчас начнутся женские капризы и завышенные претензии, ну да ладно, на мне где сядешь, там и слезешь.
Еще задержался Палант, взглянул на принцессу, та сидит в кресле в очень свободной позе, даже забросила ногу на ногу, и башмачок из тонкой кожи высунулся настолько, что видна даже лодыжка, а это на грани приличия, эротично и тормошаще мужское воображение.
— Палант? — спросил я.
Он сказал почти жалобно:
— Ваше высочество, мне бы вашу просто нечеловеческую выдержку!.. А меня даже днем одолевают нехорошие мысли и всякие там грезы…
— О бабах? — спросил я понимающе.
Он бросил короткий взгляд на Аскланделлу, покраснел и сказал тихохонько:
— Да…
— И что, — спросил я, — никак?
Он покачал головой и сказал еще тише:
— Какие только молитвы не читаю, а они передо мной так и пляшут…
— С вот такими? — спросил я и, растопырив пальцы, показал с какими. Аскланделла фыркнула и отвернулась, но я видел, как украдкой скосила глаза на свою грудь. — И жопы вот такие?.. Да, трудный случай…
Он прошептал с надеждой:
— Так что делать? Надежды нет?.. Мне гореть в аду?
Аскланделла бросила из своего угла едко:
— На самой большой сковородке!
Он вздрогнул и съежился, а я сказал утешающе:
— Не слушай женщин, да еще красивых. Они все дуры, за что и любим их так преданно и нежно. Вообще-то, пока у нас сейчас отдых, можешь съездить к Клекоталю. Норберт говорил, это здешний мудрец, он живет за городом. Все тебе пояснит и научит, как справляться.
Его лицо озарилось надеждой.
— Ваше высочество!. Завтра же с самого раннего утра…
— Завтра нам в поход, — напомнил я. — Или ты не хочешь помощи?
— Жажду!
— Тогда езжай сейчас.
Он подхватился и стрелой вылетел из шатра. Аскланделла фыркнула:
— Думаете, поможет?
— Шанс есть, — ответил я кротко.
Она помолчала, я не стал задавать наводящие вопросы, уже догадываясь, почему она вдруг задержалась в моем шатре. После разговора с Лаутергардой выглядит весьма задумчивой, даже пару раз ответила не совсем впопад, что просто немыслимо для дочери коронованных родителей, с детства приученных следить за каждым своим шагом, словом и взглядом.
И сейчас, когда мы говорили о наступлении и Мунтвиге, вид у нее был таков, что сосредоточенно думает о чем-то своем, совсем не о противостоянии двух таких ну абсолютно разных идеологических систем.
— Вы уверены, — проговорила она медленно, — что у вас есть шансы в вашем тщетном сопротивлении великому императору Мунтвигу?
Я сказал мудро:
— Одна из важнейших заповедей политика, которая полностью совпадает с библейскими заповедями: никогда не прибегай к насилию! Разумеется, кроме тех случаев, когда ты сильнее.
— Ах-ах, вы считаете себя сильнее?
— Вы все увидите, — пообещал я.
— Вы настолько слабы, — съязвила она, — что даже женщин принимаете в войско!
Вот оно, мелькнула мысль, недолго подбиралась к главной теме. Сейчас должен оправдываться, так она все видит, как же, жди, плохо тебя учили, принцесса на горошине.
— Вы правы, принцесса, — ответил я. — Когда мужчины начинают слабеть, женщины перестают нас подталкивать в спину и сами становятся рядом плечом к плечу.
Она воскликнула:
— Это отвратительно!
— Да, — согласился я, — вы правы. Но нам так нравится. Если с женой или любимой видишься не только в редкие моменты, когда возвращаешься в замок… м-м-м, для нас это прекрасно. Да-да, понимаю, это отвратительно и гадко. Но нам так нравится мчаться бок о бок на конях солнцу и ветру навстречу… болтая свободно и раскованно, а в небе луна такая молодая, что ее без спутников и выпускать рискованно…
— Вы соблазнили такой непристойностью благородную принцессу Лаутергарду! — воскликнула она с негодованием.
— Правда? — спросил я. — А мне показалось, что все счастливы. И сама принцесса. Кстати, она, как и вы, поехала навстречу своему жениху графу Снор-рику, но вот теперь мне кажется, что и не спешит совсем… Теперь она стбит…. В смысле ценится гораздо дороже, как мне кажется.
— Гнусность, — отрезала она. — Женщина не должна ездить на коне верхом. Да еще вот так…
— Как? — спросил я невинно.
— В таком виде, — отрезала она. — Не прикидывайтесь! В наших королевствах так не принято! Думаю, что и в Бриттии тоже.
— У вас не принято, — отпарировал я, — а у нас еще как! И почему это мы должны равняться на ваши древнепещерные обычаи захудалых королевств в медвежьих углах? Ясно же, что вся культура и цивилизация сосредоточены на Юге. Разве по мне не видно?
Она спросила саркастически, но я уловил в ее голосе напряжение:
— И что… у вас там, на Юге… в самом деле… так ходят?
Я пожал плечами.
— Вообще-то нет. Но если кто-то хочет ходить так, особенно в жару, то почему нет? У нас, знаете ли, чуточку жарче.
— И что? — спросила она с тем же напряжением. — Что говорят мужчины?
— Да ничего, — ответил я с удивлением. — У нас, знаете ли, женщина по закону равна во всех правах с мужчинами.
— Что-о-о?
— Что слышали, — сказал я злорадно. — Женщина может править, руководить, ездить по стране без сопровождающих, вести свои и порученные ей дела, покупать земли или продавать… она может стать хоть канцлером! Да, конечно, сидеть дурой у окошка, не смея выйти даже во двор, — это хорошо, никаких обязанностей!
