На землю уже спустились целые стаи стервятников, торопливо рвут еще теплое мясо.
Я смотрел холодно и злобно, в груди настолько едкая горечь, что уже выжгла все и самоуничтожилась, не находя новой пищи. Это же столько сильных рабочих рук потеряно, столько крепких здоровых мужчин сейчас лежат, раскинув длани, а вороны выклевывают им глаза, а ночью волки и лисы придут выдирать внутренности?
Погибли сильнейшие, а слабые да больные остались дома. Что за поколения будут через сотни лет, если вот так будем взаимоистреблять самых сильных, молодых и здоровых?
Епископ Геллерий печально бродит по полю, выискивая раненых и давая отпущение грехов, с ним еще несколько священников, но, боюсь, им работы хватит надолго.
Увидев меня, тяжело вздохнул.
— Бог велит людям прощать…
— …но обществу предписывает наказывать, — договорил я. — Заканчивайте, ваше преосвященство. На самом деле, как вы понимаете, здесь уже все закончено. А нам, после короткого отдыха, двигаться дальше.
— Наших тоже полегло немало, — сообщил он невесело.
Я окинул взглядом священников и алхимиков, что оказывают помощь раненым прямо на поле, торопливо покинул седло и присоединился к спасающим жизни.
Холод все сильнее проникал в тело, я чувствовал, как превращаюсь в ледышку, отдавая силу паладина, но, увы, могу с легкостью вернуть с порога смерти двух-трех человек, с полдюжины тяжелораненых или дюжину с легкими ранениями, но не больше.
Меня унесли в шатер и отпаивали обжигающими настоями с горькими травами, раз уж от вина я отказался.
Из города прибыл Норберт, сообщил, что остатки мунтвиговцев оттуда выбил полностью, теперь Сэтт-лин всецело наш, в него уже входят победителями бриттские войска.
— А вас, сэр Ричард, — сказал он торжественно, — поздравляю с победой над крупной армией противника!
— Я пришел, увидел, — ответил я, — а Бог победил. Так что все поздравления ему… а также все жалобы.
Он усмехнулся.
— В битве я не участвовал, так что пройдусь пока по окрестностям, погоняю расплодившихся разбойников.
Я впал в забытье, затем в глубокий сон, а когда очнулся, чувствовал себя свеженьким, но только почему-то голодным. Хреймдар, он как раз дежурил возле меня, сообщил, что я проспал остаток вчерашнего дня и всю ночь, а теперь уже утро.
— Ничего себе, — сказал я ошалело, — давно я столько не…
— Мне кажется, — ответил он, — вы никогда и не истощали себя до такой степени. Это опасно. Хотя…
— Что хотя?
— Любые нагрузки, — сказал он с сомнением, — развивают. Но только постарайтесь не надорваться.
— Знаю, — буркнул я. — Раньше я и одного лечил с трудом. Что насчет того замка на горе?
Он оглянулся, на губах проступила ухмылка.
— Красивый… И такой нарядный, словно и не замок, а дворец. Владения сэра Джордана Беверейджа, владетельного лорда Бармачшира и Тюрстера. Это, кстати, последний крупный замок по эту сторону границы. А дальше уже Ирам!
— Ого, — удивился я, — откуда такие подробные сведения?
— Норберт, — ответил он лаконично.
— Ах да, — сказал я, — Норберт. Еще бы он не узнал, где мы и что вокруг. А что за сэр Беверейдж? Дочь у него есть?
— Нет, — ответил он со вкусом. — Сэр Беверейдж, когда узнал, что вы можете погостить у него, весьма обрадовался. А еще вскользь упомянул, как это хорошо, что у него нет дочери!
