Глава 17
Сулливан подъехал чуточку запыхавшийся, бок и левое бедро забрызганы кровью, хотя я строго велел в бой не вступать, сказал четко:
— Ваше высочество, противник деморализован. Эту ночь они проведут, каждую минуту ожидая нападения, и к утру будут совсем усталыми.
Принц Сандорин, усталый, но довольный, со сбитыми с гребня шлема перьями, сказал бодро:
— Зачем ждать утра? Мы можем ударить ночью, пока преимущество у нас!
Все обратили взгляды на меня, я подумал и ответил напыщенно:
— Я не краду победу.
И пусть не хочу нападать совсем по другой причине, но для нашего рыцарского сознания именно этот гордый и полный достоинства ответ самый понятный и приемлемый, он запомнится и пойдет в рыцарской среде, обеспечивая мне определенную репутацию благороднейшего человека. Ну, надеюсь.
Сулливан сказал с мрачным восторгом:
— Слова настоящего рыцаря!
— Мы не станем нападать ночью, — повторил я, — хотя этого ждут не только мунтвиговцы, но и мои военачальники.
Альбрехт, тоже в помятых доспехах, сказал непререкаемым голосом:
— Хотя мы, как и мунтвиговцы, устали, но они, ежеминутно ожидая нападения, к утру устанут еще больше. А наши отдохнут. Я расставил караулы вокруг их лагеря. Если там начнется малейшее шевеление, нам сразу дадут знать.
— Тогда пусть армия отдыхает, — велел я. — Пошлите гонцов к Клементу и Мидлю с благодарностью за четкое исполнение приказа. Это важнее, чем безумная отвага или победа в схватке. Когда все бесстрашны, это уже страшновато.
Принц, похоже, не понял, переспросил озадаченно:
— Ваше высочество?
— Герои нужны в минуту опасности, — объяснил я, — а в остальное время опасны.
Мне показалось, что и Сулливан нахмурился, даже Альбрехт посмотрел с укором, только что создал себе благородный образ, нельзя же тут же его рушить, и я сказал напыщенно:
— Опасность — это часть моей работы, как и вашей. Там, где нет опасности, какая радость от победы?.. Но наша отвага столь велика, что идем через опасности, не замечая их и не обращая на них внимания, потому что чем меньше страха, тем меньше опасности!
Они повеселели, расправили плечи, они такие, любые опасности для них не опасности, а так, ерунда всякая, привычная, и что других ужасает, для нас так, шуточки.
Мидль сказал осторожно:
— Бриттские войска просят позволения вступить в битву. Они готовы напасть и ночью.
Сулливан пробормотал:
— Бриттцы обладают изумительным даром сохранять хладнокровие, когда нет никакой опасности.
Я сказал быстро:
— Ни в коем случае!.. Передайте, недоброжелатели над их победой будут изгаляться, дескать, добили полумертвых. Зато, я обещаю, следующее войско противника отдаем им на растерзание!
Мидль наклонил голову.
— Думаю, они это выслушают с радостью.
В лагере мунтвиговцев, как передавали разведчики, воины первую половину ночи провели на ногах. А когда где-то пытались в полном изнеможении лечь прямо на землю, люди Норберта поднимали шум, имитируя нападение, и там все вскакивали и в напряжении ждали атаки из темноты.
На востоке медленно разгоралось зарево, ко мне в шатер явились военачальники. Принц и Палант, как самые юные, вообще от возбуждения не могли заснуть, видно по их бледным лицам, даже вздрагивают от переполняющего их возбуждения. Другие выглядят лучше, явно поспать успели.
— Я послал гонца, — сообщил я. — Подождем…
За стеной шатра послышался приближающийся
конский топот, Альбрехт заметил с ехидной усмешкой:
— Ответ не заставил себя ждать.
— Сбили спесь, — прорычал Сулливан.
Гонец вбежал, запыхавшись, прокричал:
— Командующий армией князь Даниел Сэнди-бридж сообщил, что он готов на переговоры и немедленно выезжает для встречи.
Все молчали, я пробормотал:
— Какой шустрый…
Альбрехт заметил с иронией:
— Еще бы.
Гонец уточнил:
— Но князь велел передать, что переговоры вести будет только с вами.
Я поморщился.
— Эту битву выиграл граф Максимилиан… как, впрочем, и герцог Клемент и герцог Мидль, а мы с принцем и герцогом Сулливаном только помогали..
Гонец ответил виновато:
— Он говорит, что главный должен разговаривать с главным.
— Тогда я должен говорить с Мунтвигом?
— Но Мунтвиг в другом месте, а здесь главный он.
Я махнул рукой.
— Да ладно, мне все равно. Лишь бы мои рыцари не сочли это умалением моего достоинства.
Сулливан проворчал:
— Какое умаление? Он же ползет к вам на коленях!
Мы выдвинулись из шатра гурьбой, уже никакого деления на принцев и непринцев, Зайчик подбежал на свист, бодрый и веселый.
Я поднялся в седло, в центре поля битвы между нашими лагерями высится на крупном коне человек в блестящих дорогих доспехах явно южной работы.
Арбогастр шел неспешно, мы с князем рассматривали друг друга с настороженностью и любопытством.
Когда мы приблизились, князь первым поклонился, но это, как я понимаю, долг чести и субординация, все-таки принц чуточку повыше князя.
Я ответил на поклон, вид у князя не просто усталый, а измученный. Доспехи, которые явно не удалось поправить за ночь, хранят следы вмятин, что значит их хозяин не прятался от схваток.
— Ваше высочество…
— Князь, — сказал я, — что вы хотите ответить на мое предложение сдаться?
Он взглянул мне прямо в глаза..
— Я бы хотел обсудить условия.
— Условия? — переспросил я изумленно.
— Да, — ответил он. — Мы уходим с развернутыми знаменами и не отдавая честь вашему знамени.
Я широко раскрыл глаза.
— Князь, князь… Такое еще можно предлагать, когда сдаете важную крепость или город с крепкими стенами… но что оставляете вы?
Он ответил ровно:
— Поле битвы. Оно остается за вами. Это значит вы — победитель. А мы, оставляя вам это место, признаем тем самым вас победителем. А себя, увы, проигравшей стороной.
Я помедлил, князь не лукавит, в самом деле уверен, что это по-рыцарски, он признает поражение, а это самое главное в мире благородных людей. Что делать, он все-таки в первую очередь рыцарь, это я еще и политик, а то и в первую очередь политик, мне мало самой победы, мне нужны плоды победы. А если честно, то эти плоды все-таки важнее самой победы.
— Сожалею, князь, — ответил я, — это неприемлемо.
— Вам мало победы?
— Нет, — ответил я, — как раз победы мне достаточно. Только это не победа, если вы уйдете с развернутыми знаменами.
Он посмотрел исподлобья.
— И что хотите вы?
