— Это… что?
— Сейчас объясню подробно.
Утром за общим завтраком в главном зале принцесса Аскланделла смотрела на меня уничтожающе, что могло бы удивить, будь я попроще, но я знаю хоть и не все черточки человеческой психики, но «сам не гам и другому не дам» все-таки усвоил и потому ответил ей наглым взглядом простака, который живет просто и голову над вопросами мироздания и нравственных законов внутри нас не ломает, потому и бодро вот так от победы к победе над природой.
Сандорин от нее не отходит, извивается в любезностях, галантен до бесконечности, я почти увидел, как от него мощными волнами катит сладкая патока.
После завтрака мы с Альбрехтом, Норбертом и Сулливаном вышли во двор, Норберт оглянулся и сказал, понизив голос:
— Ваше высочество, у вас терпение ангельское, а вот мне этот принц… осточертел даже не знаю как.
— Что так? — спросил я.
— Войско он хоть привел и большое, — пожаловался он, — но не такое уж и боеспособное, если в первые же дни у него наш граф Альбрехт с Палантом и Растером отняли треть территории. Но сколько гонору!..
Сулливан сказал веско:
— Ваше высочество, беда в том, что он не желает принимать от вас приказы.
— Совсем? — не поверил я.
— Вернее, принимает, — уточнил он, — но не выполняет. Или выполняет по-своему, как ему изводится.
— Все верно, — подтвердил Норберт. — Сэр Сулливан говорит все в точности. Сандорин… принц! И полагает, что подчинение вам, ваше высочество, — это умаление его достоинства! Вы принц, он принц…
— Он так считает, — подтвердил Сулливан сердито, — да оно так и есть… Может, пусть идет своей дорогой? И воюет в одиночку?
— Сомнут дурака, — сказал Норберт сожалеюще. — Молодой, гонор до небес… Оглянуться не успеет, как его отсеченную голову поднимут на пику и понесут как трофей.
— И пусть, — сказал Сулливан. — Ваше высочество?
Я подумал, отмахнулся.
— Судя по карте, через девять суток войдем в Тиргартен. Это огромный город, крупнее даже столицы. Там есть огромный собор, гордость Бриттии. Там я смиренно и подчиняясь вашей общей воле изволю принять титул и корону эрцпринца. И тогда принц Сандорин вынужден будет поклониться мне и выполнять мои приказы.
Норберт сказал с облегчением:
— Думаю, он это примет с радостью.
— Уверены? — спросил Сулливан с сомнением.
— Полностью, — сказал Норберт твердо. — Его честь и достоинство будут удовлетворены, чего еще? Он не дурак, хоть и мальчишка. Понимает, в одиночку его отряд размечут в пыль при первом же столкновении. И понимает также, что тягаться с вами, хоть и принцем, для него будет гибельно… однако честь велит тягаться!
— Тогда потерпите его чванство до Тиргартена, — решил я.
Альбрехт сказал мрачно:
— Не было меня тогда в Сен-Мари, я бы ни за что не дал вам принять это странное вицепринцство. Не говоря уже о том, что это слишком мало…
— Почему мало? — спросил я. — Это значительный шажок. Мое положение завоевателя легализовано самими сенмаринцами! Я не чужак, захвативший власть мечом и насилием, я законно избран вицепринцем.
Все молчали, только сопели и отводили взгляды, когда я смотрел в упор, только Альбрехт сказал брюзгливо:
— Знаете, ваше высочество, я не знаю, почему вы не признаете, что с этим вицепринцем перемудрили? У нас отродясь не было никаких вице. Ни в Турнедо, ни в Бриттии, ни в Мезине, ни в Фоссано… Может быть, где-то в диких краях севера?
Я хмыкнул.
— Сен-маринские лорды утвердили же?
Он покачал головой, в глазах росла укоризна.
— Насколько я знаю, вы их застали врасплох. Ситуация была опасная, выборы короля проходили… на острие меча. Все ждали от вас взрыва, клича к оружию, и когда вы вдруг предложили корону принца отдать Родриго, а себе взять вицепринца, то все тут же с облегчением согласились, даже не выясняя, что это такое. Все-таки вицеканцлер или вицегофмейстер одно, а вицепринц…
Я отмахнулся с предельной беспечностью.
— Не стану лезть в предсказатели, но, опираясь на предыдущий опыт, могу сказать почти с полной или полуполной уверенностью, что наша кампания еще не закончится, как я стану, к примеру, королем… нет, королем не смогу, у меня нет королевства, но тогда хотя бы кронпринцем! Принцем короны. И тогда уж точно все забудут, что я был вицепринцем, как сейчас вряд ли кто-то помнит, что я был фюрстом.
Он повторил медленно:
— Кронпринцем?.. Это малость повыше, кто спорит, но все равно не понимаю, почему не объявить себя королем, скажем, Турнедо?
— Турнедо, — напомнил я, — географическое понятие. Оно разделено между антантой победителей. И хотя у меня наибольший кусок, но все равно королевством называть нельзя, иначе Барбаросса и Найтингейл заподозрят меня в желании вернуть потерянные при разделе земли.
— Тогда, — сказал он упрямо, — если не королем, то хотя бы прямым наследником в Сен-Мари!
Я сказал сердито:
— Наследником Кейдана? Дорогой Альбрехт, вам не изменяет чутье? Как вы могли даже такое предположить?.. Нет уж, нет уж… А Родриго — пусть. Он еще маленький, и с Кейданом не цапался. К тому же начнет ускоренно приобретать опыт управления королевством. Он гораздо взрослее, чем выглядит!
Он тяжело вздохнул и промолчал, а Сулливан прогудел с неудовольствием:
— Да, но… все равно обидно.
— Какие наши годы? — ответил я бодро. — Плохо нахапать сразу много… и потом растерять. Я буду клевать по зернышку! И не столько титулы, они сами придут, сколько земли, мощь, власть, возможности…
Их лица светлели, а я подумал, что хорошо с такими бесхитростными и прямыми людьми, честными и беззаветно преданными. Пока еще нет таких понятий, как «Отечество», «нация», «партия» — потому они искренне преданы лично мне, что просто ну, Боже мой, как замечательно!
— Главное, — сказал я, — сейчас мы идем без помех.
Сулливан поинтересовался:
— А будут?
Норберт ответил коротко:
— Никаких. Мелкие отряды будем сбивать не останавливаясь.
— Даже не допуская до армии?
— Справимся, — ответил Норберт коротко. — Через девять суток, как и начертал наш общающийся с привидениями вождь, войдем в широко распахнутые ворота.
— Или уткнемся в запертые, — сказал Сулливан, но таким уверенно радостным голосом, что становилось ясно: воротам не поздоровится.
Посвежевшая за дни отдыха пехота уже выступила, на дорогу начали выдвигаться тяжелые подводы, а от замка в нашу сторону помчались два крохотных всадника, вздымая за собой облако пыли.
