— А жаль, — сказал я. — Я бы поставил.
Он посмотрел с недоумением.
— Во главе своей?
— Шутите? — ответил я. — А вот Мунтвигу посоветовал бы самых отважных и неистовых продвигать в руководство во имя поддержки доблести. Безумству храбрых поем мы песню…
— Похоронную?
— А вы догадостный, сэр Меревальд!
День прошел в приготовлениях с обеих сторон, наконец я послал к оверлорду гонца с крайне вежливым отказом. Дескать, мнения отцов города разделились, но незначительным большинством голосов было решено город не сдавать.
В их лагере после моего ответа ничего не изменилось, так что, понятно, завтра с утра штурм, но теперь уже при поддержке тяжелых орудий, которых орудиями труда не назовешь.
Вечером снова стали заметнее зарева пожаров, что-то еще так долго горит или новое нашли, затем наступила ночь, и я с тревогой всматривался в костры в ночи, что начинаются чуть ли не от крепостных стен и уходят вдаль, вдаль, так что сливаются на горизонте в единую полосу огня.
В какие-то моменты мне чудилось, будто исполинский пожар охватил всю степь. Багровые языки пламени то и дело вырывают из жаркой полутьмы пляшущих с топотом диких горцев, а остальные хлопают им, орут подбадривающе и постоянно прикладываются к горлышкам винных бурдюков.
Я вскинул руку и потрогал лук за спиной. До ближайшего костра, пожалуй, смогу добросить стрелу, пусть и ослабевшую, но не знаю, стоит ли. Пусть располагаются в уверенности, что им там ничего не грозит…
Только бы ничто не задержало Макса, взмолился я неизвестно кому. Господи, хоть ты и не существуешь, но так хочется, чтобы ты существовал!.. И хотя с твоей высоты мы для тебя мельче, чем для нас красные и черные муравьи, сцепившиеся в смертной битве на полное истребление, но все-таки я бы и муравьев остановил, чтоб не дрались, это нехорошо, Господи, ты это тоже как бы понимаешь, я уверен!
Двадцать тысяч в городе, считая и местных жителей, а к городу поступило даже не представляю сколько. Как докладывают разведчики Норберта, за Мунтвигом поднялись все племена, населяющие лесные чащи Ирама, пришли воины из степных союзов Пекланда, явились на зов горные кланы из королевства Эбберт…
Далеко в ночи бесконечной цепью загорелись огоньки. Их становилось все больше и больше, я присмотрелся и понял, что они медленно двигаются к стенам города.
Часть огоньков вдруг поднялись над степью и, быстро увеличиваясь в размерах и яркости, понеслись в нашу сторону. Пару мгновений я думал, что это стрелы с горящей паклей, однако они превратились в огненные шары.
Я запоздало понял, что ночь сыграла со мной злую шутку, исказив размеры и расстояние.
— В укрытия! — заорал я.
Люди едва успели сдвинуться с мест, как первый шар ударился о каменные плиты двора. Вспыхнул огонь, рассыпая искры, а шар, подпрыгнув, покатился в сторону темных торговых лавок.
Зигфрид и еще двое из числа сменяющихся телохранителей пытались закрыть меня щитами, словно это может уберечь от брошенного требушетом камня.
— Залить водой! — крикнул я. — Быстро!
Еще три шара с тяжелым грохотом ударились в камни, я слышал, как недовольно вздрагивает крепостная стена. Последний шар угодил в башню, не причинив ей вреда, покатился по земле, оставляя клочья горелой пакли.
— Гасить! — прокричал я. — Гасить быстро!.. Сейчас все прекратится!..
Катапульты обычно рассыпаются после трехчетырех выстрелов, потому после первых же двух им меняют ремни, а это долго, а после десяти вообще ломается все, даже станины.
Требушеты хоть и забрасывают камни дальше катапульт, но у них скорострельность не больше пяти камней в сутки, а самое главное — практически все эти камни лишь устрашают горожан, но не в состоянии ни пробить городские стены, ни сокрушить башни.
А для того чтобы убить пару зазевавшихся горожан, использовать требушеты, катапульты и баллисты слишком накладно. Насколько помню, из таких чаще бросали в осажденные города трупы павших коров или бочки с нечистотами в надежде вызвать заразные болезни.
Я услышал шаркающие шаги, словно человек несет тяжкую ношу. Уже по этому узнал епископа Геллерия, а он, приблизившись, сказал с тяжелым вздохом:
— И снова льется кровь… Хорошо, хоть светлое солнце не видит этот ужас. Иначе бы и оно содрогнулось…
Я возразил:
— Наоборот, святой отец! Многое, что ночью кажется ужасным, день делает просто смешным.
— Ночь придает блеск звездам и женщинам, — произнес он тягуче, — но ужасы войны оттеняет мрачными красками. Какое счастье, что солнце всходит утром, а не ночью!
— Это да, — согласился я. — Все имеет свой закат. Только ночь заканчивается рассветом.
Он вздохнул, сказал как бы про себя:
— Говорят, самые мудрые решения приходят ночью?
— Не искушайте, — предостерег я. — Мне сейчас такая хрень в голову лезет… Осталось только поверить, что это и есть мудрые, и нам вообще ангелы скажут «аллилуйя». Или не ангелы…
— Безумными, — сказал он строго, — могут быть приключения, но герой должен быть разумным! И правитель.
Я покачал головой и возразил горько:
— Бывает, ночью просыпаюсь, начинаю думать, как решить все проблемы, и говорю себе с надеждой: «Нужно сказать об этом принцу, он придумает!» А потом просыпаюсь и вспоминаю, что я и есть тот самый принц.
— Увы, ваше высочество, — сказал он, — чем ближе к вершине, тем меньше у вас спутников. И все чаще решать надо самому, даже посоветоваться не с кем… не так ли?
Мне почудился подтекст, но я все так же смотрел на далекий лагерь, откуда время от времени в нашу сторону летит обернутый в горящую мешковину камень, и ответил, не меняя тона:
— Вы правы, ваше преосвященство, вы правы…
Он чуть нахмурился, будто ждал вежливых возражений типа: ну что вы, ваше преосвященство, я всегда советуюсь с церковью и без ее одобрения даже в отхожее место не войду.
— Я еще похожу среди воинов, — сказал он, — укреплю их дух.
— А я побуду здесь, — сказал я. — Но постарайтесь поспать, ваше преосвященство. Утром наверняка будет приступ.
— Вам тоже поспать не мешает.
Он удалился, я выждал, когда никто меня не видит, отошел в густую тень башни, и там же, со стены, рухнул вниз, в падении превращаясь в птеродактиля.
Ночью даже я вижу хуже, чем днем, хотя остроту зрения не теряю, однако что-то там с колбочками и палочками в глазу, нет цветопередачи, к тому же мешают яркие огни костров, все остальное вокруг них тонет в сплошной тьме, всматриваться приходится до рези в глазах, голова начинает трещать адски.
Я прошел на большой высоте над лагерем, чудовищная картина, весь север двинулся на Юг и расположился здесь под городом. Это мы Юг, три ха-ха, армия просто несметная, только и надежды, что вооружены намного хуже нас, да и общего командования нет, зато их скрепляет не только жажда наживы, как я полагал раньше, но и, увы, вера в правоту своего дела, что для нас весьма даже осложняет войну.
