— Вы чрезвычайно понятливы, — сказал я.
— Хорошо, — сказал он деловито, — герцога тревожить не будем, он больше по делам… гм, действия, а я у него по церемониям. Когда вы хотите провести коронацию?
— Лучше бы сразу после обеда, — сказал я.
Он улыбнулся, принимая как шутку, некоторое время напряженно раздумывал, морща лоб и шевеля бровями, наконец произнес:
— Учитывая, что у вас всего трое суток до выступления в поход… можно ритуал провести в сокращенном варианте… если это вас не сильно оскорбит.
— Не сильно, — заверил я, — очень даже не сильно!
— Тогда завтра, — сказал он, — в полдень. Я подготовлю все со стороны города, а вы — своих людей.
— Прекрасно!
— Кого-то назначите отвечающими?
Я подумал, кивнул.
— Да. Паланта и Сулливана. Вон сидят оба…
Он проследил за моим взглядом.
— Гм, не выглядят вельможами…
— Сулливан у нас побудет обербургграфом, — объяснил я, — временно заменяя Растера, есть у нас один такой, прирожденный обербургграф, а Палант и так ландхофмейстер. Ему по чину надлежит стоять со мной рядом, когда я приму титул эрцпринца. Как стоял, когда мне вручали корону принца.
— А-а, — сказал он понимающе, — значит, у них опыт уже есть? Прекрасно, тогда ничего не испортят… видимо.
— Я уверен.
— Ваши лорды настаивают именно на титуле эрцпринца?
Я сказал чуточку хвастливо:
— Вообще-то могу претендовать на звание генералиссимуса, так как командую войсками союзных королевств! А еще у меня в подчинении особы королевской крови… и то, и другое дает право на чин генералиссимуса, но, гм, всякие звания и чины оставим на будущее. Я скромный, достаточно и эрцпринца… А пока давайте пировать!
Он ответил озабоченно:
— Однако я немедленно пошлю людей в город, чтобы начали подготовку завтрашней церемонии.
— Очень буду признателен.
Он спросил шепотом:
— А его высочества… принц Сандрин и принцесса Аскланделла присутствовать будут?
— Я приглашаю всех, — ответил я дипломатично. — А там уж как получится.
Он кивнул и немедленно выбрался из-за стола, а я виновато улыбнулся Мишелле.
— Простите, но я не думал, что он настолько деловитый.
Она мило улыбнулась.
— Да, он такой. А вы?
Я увидел, что принцесса Аскланделла внимательно прислушивается к нашему разговору, и сказал подчеркнуто любезно:
— Для вас я готов оставить любую работу!
Мишелла раздвинула губы в улыбке, ослепив меня блеском костяных пластин во рту, Аскланделла же нахмурилась, подобное все мужчины должны говорить только ей, а как же еще, потому мои слова можно считать очередным оскорблением, за что, естественно, мне придется отвечать перед самим Мунтвигом…
На другой день в полдень по всему городу зазвонили колокола. Народ испуганно дернулся, но перезвон веселый, торжественный, радостный, и многие потянулись к собору, уже предупрежденные глашатаями, что великий и ужасный сэр Ричард Завоеватель изволит принять корону эрцпринца.
Я выехал в сопровождении принца Сандорина и принцессы Аскланделлы, следом Альбрехт, Палант, Сулливан и Мидль, только Клемента нет, он выстраивает конное рыцарство на пути от замка к собору.
Рыцари выстроились на конях в два ряда мордами друг к другу, между ними и двигались мы к собору. Зрелище, честно говоря, в самом деле красивое и праздничное: кони под тяжелыми расшитыми золотом попонами, всадники в блестящих доспехах и с цветными перьями на шлемах, украшенные драгоценностями тяжелые мечи в ножнах, радостные лица.
Едва мы выехали из ворот, рыцари по обе стороны вскинули мечи над головами, солнце празднично и страшно заблистало на длинных лезвиях.
Со стороны собора на огромном коне тяжело скачет, как Медный всадник, Клемент Фитцджеральд, тоже в парадном доспехе, улыбающийся во весь рот.
— Принцу Ричарду, — прокричал он, — ура!
С обеих сторон прозвучало громовое:
— Ура!
— Ура!
— Ура!!!
Я улыбался и помахивал рукой, а за моей спиной, как мне почудилось, что-то зло прошипела принцесса Аскланделла.
Клемент перевел коня на шаг, лицо озабоченное, явно твердит про себя заученное приветствие, с которым сейчас обратится. Я некстати вспомнил, как на короновании Георга IV герцог Веллингтон выехал навстречу для приветствия на специально обученной лошади, что умела двигаться задом, это было нужно для того, чтобы не поворачиваться к монарху спиной. И вот герцог въезжает в Вестминстер-Холл, но… хорошо обученная лошадь повернулась и вошла в зал задним ходом.
Клемент покосился на меня с подозрением, чему это я улыбаюсь, вскинул меч и прокричал мощным голосом:
— Эрцпринцу… слава!
Рыцари по обе стороны снова грянули:
— Слава!
— Ура!
— Да здравствует!
Когда крики умолкли, Клемент сказал приподнято:
— Ваше высочество… не скажете ли своим верным рыцарям несколько слов в качестве… качестве будущего эрцпринца? Как бы обещание… на будущее?
Я остановил коня, Клемент явно перехитрил, перекинув на меня это бремя, но я должен быть всегда готов ко всему, потому подумал целое мгновение и сказал решительно и державно:
— Я, как гуманист и душитель ненужных народу свобод, выступаю за всеобщее и как бы справедливое! А также равную ответственность перед Господом и перед данным им сверху лордом, то есть моим высочеством! Мы за гуманизм, а кто против — того каленым железом так, чтобы!.. Мы строим Царство Небесное, потому понесем обагренное кровью наших свобод знамя вперед по эпохам, постоянно отсекая головы гидрам контрреволюции!.. Мы победим, чего бы это ни стоило нашим противникам! Мы освободим мир и наши души от химер, это я обещаю, как авторитарный демократ, во имя тоталитаризма и базовых либеральных ценностей!
Мне прокричали «ура» еще раз, лица радостные, а лозунги все равно не слушают, главное — говорить с подъемом и ликованием, плечи шире, а взор направлен в будущее.
Когда приблизились к собору, Палант и Сулливан покинули коней и первыми вошли, почти вбежали в гостеприимно распахнутые ворота.
Я медленно слезал и медленно оправлял одежду, давая время обер-бургграфу и ландхофмейстеру занять свои места и отдышаться.
Альбрехт и Мидль тоже спешились, оба в самых парадных одеждах, Мидль впервые участвует в подобной церемонии, потому чувствует себя особенно торжественно, а улыбочку Альбрехта не понимает, то и дело осматривается в недоумении, что, дескать, граф усмотрел смешного в его одежде.
— Ваше высочество? — сказал Альбрехт. — Растягиваете наслаждение?
