Юстикар увидел швы и заштопанные раны. Людей, которыми они были в прошлом, разрезали на части и собрали заново. Торс стал не более чем основой для прикрепленных случайным образом конечностей. На одни плечи пришили три головы, челюсти заменили лопаточными костями и ребрами, создав подобие жвал. Живая куча бритвенно-острых костей, перебирая десятками рук, передвигалась по потолку.
— С этой стороны тоже! — крикнул Дворн, стоявший лицом к другому концу коридора.
— Поприветствуем их! — приказал Аларик.
Серые Рыцари открыли огонь. Воздух разорвало рявканье закрепленных на предплечьях штурмболтеров. Волна жара от инсинератора Визикаля сорвала со стен хлопья ржавчины. Рука Аларика дрогнула от привычной отдачи, плечо дернулось в суставе.
Мутанты упали от первого же залпа. Коридор омыло кровью и засыпало оторванными конечностями. Словно живой волной, вперед вынесло существо, похожее на змею из перекроенной плоти. Туловища громоздились одно на другом, грубо сшитые вместе в плечах и поясницах. Его голова состояла из нескольких отрубленных рук, соединенных проволокой и металлической нитью в подобии массивного звериного черепа. Заостренные ребра стали зубами, а бьющиеся сердца — глазами. Чудовищное лицо рассекала змеиная улыбка.
Тварь двигалась быстрее, чем Аларик успел отреагировать. Внезапно существо оказалось прямо над ним, оно широко распахнуло пасть, обнажив тысячи зубов, вживленных в мясистые десны и предназначенных давить и размалывать.
Аларик вскочил на ноги и двинул твари плечом в челюсть. Он вбил кулак ей в шею, понадеявшись, что штурмболтер нацелен в какой-то жизненно важный орган, вроде мозга или сердца, без которого существо умрет.
В разуме вспыхнули слова молитвы.
Аларик открыл огонь.
Свет оказался хуже тьмы.
Он окунулся в него. Он чувствовал, как свет озаряет не только его тело, но и разум. Каждый его грех, все страхи стали в тот миг явными, будто текст молитвенника.
Высоко над ним находился купол собора. С него свисали тысячи кадил, распространяя вокруг облака едкого дыма. Купол был расписан сотнями видов пыток, каждой из которых подвергался известный грешник, посягнувший на имперскую веру. Изломанное на колесе тело, раны на котором изобразили россыпью рубинов. Жертва посажения на кол, медленно соскальзывающая по пронзившему внутренности копью, рыдающая слезами из сусального золота.
Но свет исходил не из купола, а снизу. Вера похожа на огонь — она могла быть теплой и уютной, а могла уничтожить. Пол собора горел. Сотни огнеметов извергали непрерывные струи пламени, так что в соборе словно плескался огненный океан. Медные мостки над огнем, по которым разрешалось ходить только священникам, накалились докрасна, так что жрецы были с головы до пят укутаны в защитные одеяния.
Человек, преклонивший колени перед алтарем, не принадлежал к духовенству. Он не был защищен и едва мог дышать в обжигающем жаре. Его запястья покрылись волдырями от раскаленных кандалов. Человек стоял на молитвенной подушечке, но голени и колени все равно были сожжены до мяса. На мужчине был лишь табард из золотой парчи, а голова обрита во время утреннего церемониала.
Серебряная чаша, стоявшая на металлическом полу перед ним, готова была принять его кровь.
Один из священников приблизился к коленопреклоненному человеку. Одеяния Экклезиархии из горностая и шелков почти полностью скрывали его, оставляя на виду лишь глаза. Одеяния раскрылись, и из-под них появилась рука, обтянутая багровой атласной перчаткой. Рука держала один-единственный болтерный снаряд.
Снаряд упал в серебряную чашу. Человек вздрогнул от звука.
Другие жрецы наблюдали за происходящим с металлических мостков, подсвечиваемые снизу огненным озером. Их красные, пурпурные и белые одеяния мерцали в отсветах пламени. В слоях шелков и парчи можно было увидеть лишь их глаза.
Один из священников в пурпурно-серебристом облачении кардинала поднял руку.
— Начинайте, — повелел он, и громадный купол донес его голос до самых дальних уголков собора.
Жрец перед жертвенным алтарем достал из складок одежды нож с золотым лезвием, исписанным молитвами на высоком готике. Пленник — жертва — вздрогнул, когда острие коснулось его затылка.
Город снаружи был темным и промозглым. Город тайн и тщетных надежд. Место, где простому человеку — такому, каким был пленник, — приходилось нарушать правила, чтобы выжить. В переулке или подвале никогда не составляло труда отыскать того, кто не соблюдал эти правила. Поддельные удостоверения личности, незаконные сделки и товары, даже убийство по сходной цене. Некоторые из этих преступников могли вспороть живот клиента и вшить внутренний кармашек, в который можно было спрятать небольшой предмет настолько хорошо, его не удалось бы обнаружить, даже если бы носитель был раздет до пояса и вынужден встать на колени перед жертвенным алтарем.
Он отдал то немногое, что имел, за замену ногтя миниатюрным лезвием. Когда жрец занес нож и устремил взгляд в купол, жертва воспользовалась лезвием, чтобы разрезать старый шрам на животе. Острая боль вспыхнула там, где во время операции в грязном подвале не были должным образом убиты нервные окончания. Живот скрутило, когда палец скользнул внутрь раны и вдоль мягкого вшитого кармана.
Пальцы сомкнулись на рукояти пистолета.
— Кровью его, — пропел жрец, — да будет освящено оружие! Великий Император, Повелитель Человечества, Отец будущего нашего, обрати свой взор на подношение!
Жертва вскочила, металл обжег ступни. Свободной рукой он схватил священника за руку и заломил ее за спину, развернув человека к себе спиной. Другой он приставил ствол крошечного пистолета к затылку жреца.
По собору прошелестела волна тревоги. Священники у алтаря обменивались взглядами, как будто ожидая пояснений, что это просто такой вариант ритуала.
— Я ухожу отсюда! — крикнула жертва. — Вам понятно? Когда я попаду в город, то отпущу его. Если попытаетесь остановить меня или последуете за мной, я убью его. Его жизнь намного ценнее священной пули. Не заставляйте меня становиться убийцей.
Собравшиеся священники дружно отступили назад. Лишь кардинал остался стоять.
Несмотря на то что лицо его было скрыто, властность и харизма, благодаря которым он стал кардиналом, заполняли собою весь собор. Встроенные в купол вокс-динамики разнесли его грохочущий голос, заглушивший рев пламени.
— Не думай, что знаешь, — произнес кардинал, — насколько я ценю жизнь. Только не тогда, когда я служу Империуму, где ежедневно гибнут миллиарды отважных людей. Только не тогда, когда лишь Император сумеет перечислить всех, кто умер во имя его. Не думай, что знаешь. Радуйся уже тому, что тебе дали возможность послужить ему своей смертью.
