Скауты разобрали направления и пришпорили оленей. Дидерик поскакал в сторону Собачьей лужи. Адель, придерживая на боку медицинскую сумку, за ним.
…
Утром Чан проснулся от стука копыт. Он выглянул в окно. Мимо госпиталя, к выезду из города, проскакал отряд скаутов. Через несколько минут пролетел галопом ещё один всадник, и Чан с удивлением узнал их школьную учительницу, мефру Брауэр. Она была одета в походную мужскую одежду и держалась в седле так, будто всю жизнь с оленя не слезала. Открылась дверь в его палату, но Чан на этот раз даже не обернулся.
— Мефру Магда, — спросил он у отражения в стекле, — Что случилось? Куда поскакали скауты с мефру Брауэр?
Магда с усталым вздохом чувствительно перетянула Чана полотенцем по спине:
— Немедленно в постель! Я тебе разрешила вставать?
Она протянула ему чашу с отваром, и, пока он, морщась, пил, сказала:
— Двое мальчишек, Грут-младший и Винке, ушли в поход и не вернулись вовремя. Скауты поскакали их искать.
Чан подпрыгнул. Мягкая и тяжёлая рука Магды снова уложила его горячую голову на подушку.
— Лежи, чего подскочил?
— Не надо искать! Я знаю, куда ушли Грут с Винком, они пошли к Собачьей Луже.
Магда укрыла его одеялом:
— Лежи, лежи, отдыхай. Сейчас кого-нибудь отправлю вдогонку, не волнуйся.
Она выбежала на дорогу, огляделась по сторонам. Из-за холма выехал бывший командир скаутов, де Той. С его седла свисало несколько подстреленных бакланов. Размахивая пухлыми руками, Магда кинулась к нему:
— Гендрик, стой! Скауты с мефру Брауэр поехали разыскивать потерявшихся детей. Надо их догнать… — Магда перевела дух, — Надо им сказать… Мальчики пошли к Собачьей Луже, пусть ищут их там.
Де Той нахмурился, спросил в недоумении:
— С Брауэр? Почему с Брауэр?
Магда пожала плечами.
Де Той закусил губу.
«Грут-старший… Брауэр… “Гроот Зимбабве”. Опасное сочетание…» — Подумал он.
— Магда, — сказал он, — не поднимай панику. Иди к больным, я догоню их. Давно проскакали?
— Минут пятнадцать назад.
— Ну хорошо… Иди, Магда… Иди, — повторил он с нажимом, — Я всё сделаю.
Гендрик пустил оленя рысью к выезду из города. Но стоило только грузной фигуре Магды скрыться за углом госпиталя, он развернулся и галопом поскакал к центру. Возле большого каменного дома он привязал оленя и взлетел по ступеням на высокое крыльцо. Бронзовым кольцом замолотил в дверь. Бил до тех пор, пока она не открылась.
— Петрус, надо что-то решать! — Бросил он, проходя мимо Ван Ситтарта в дом. Хозяин оглядел пустую улицу и запер дверь.
"Вечная любовь"
До гранитной бороды Голиафа оставалась пара вершин, когда Дидерик сказал:
— Привал. Тут переночуем. Шум водопада не будет мешать вам спать?
Адель бросила насмешливый взгляд, и Дидерик смутился. Они оба знали, что будет, и оба молчали. Пока молчишь, есть возможность отступить, оставить всё как было. Дидерик знал, что это самообман. Этой ночью его простая и понятная жизнь станет более сложной. Он, Тереза и их сын Петрус. И Адель… Новое, горячее всегда выталкивает что-то привычное, остывшее, а это всегда больно.
Переживёт. Все переживут.
Они стреножили оленей, пустили их пастись на заросшей мхом площадке. В пути Дидерик болтом подбил крупного зайца. Адель без разговоров распластала его на камне и освежевала. Пока Дидерик ставил палатку и разжигал костёр, она отставила миску с пересыпанным травами мясом и выстругивала длинные шпажки из веток берёзы. Высунув кончик языка, она тихо что-то мурлыкала себе под нос. Дидерик присел рядом.
— Что вы напеваете, мефру Брауэр?
Она потрогала заточенный кончик шпажки: достаточно ли острый. Довольная отложила, взялась за следующий.
— Лучше Адель. — Улыбнулась она. — Я не ваш учитель.
Дидерик кивнул.
— И лучше на ты…
— Думаешь? — Спросил он.
— Уверена. — Ответила она.
Они жарили мясо, шипение жира на углях вплеталось в шум падающей воды. Люди — хищники. Дидерик и Адель двигались по кругу вокруг костра, как два диких зверя. Принюхивались друг к другу и втягивали носом воздух, напитанный феромонами. Уходили на очередной круг. Даже когда сидели молча, по разные стороны огненной стены и языки пламени плясали в их глазах, и когда разрывали крепкими зубами сочное мясо, они всё равно кружили друг вокруг друга, даже не сходя с места.
У всех животных есть брачные игры. Но только высшие приматы научились получать удовольствие от ожидания.
Потом Адель встала, потянулась. Дидерик не успел раздеть её взглядом, она сама сбросила с себя всю одежду и заявила:
— Я купаться.
— Чокнутая! — Крикнул ей в спину Дидерик и стянул куртку.
Адель перепрыгнула на мокрый каменный карниз, прямо под струи водопада. Она раскинула руки и закричала от дикого холода и восторга. Дидерик шагнул следом. От студёной воды перехватило дыхание. Он подхватил её на руки и, оскальзываясь на камнях, понёс к палатке. Адель, дрожа, уткнулась носом в его плечо. Она крепко вжалась в него, вцепилась в кожу. Под озябшими пальцами перекатывались мышцы его спины, и сердца колотились, чуть не касаясь друг друга.
Дидерик растёр её холстом. Пока вытирался сам, Адель занырнула в палатку. Почти сразу оттуда высунулась её рука и поболтала пузатой фляжкой:
— Поторопись, настойка быстро заканчивается.
— Ты и правда чокнутая! — Рассмеялся Дидерик и полез внутрь.
…
Они лежали на боку, лицом друг к другу, тяжело дыша и глупо улыбаясь. Дидерик коснулся её щеки, чуть-чуть, кончиками пальцев.
— Ты так и не сказала, что напевала у костра.
Адель накрыла его руку своей, прижалась губами к грубой коже ладони.
— Это старая песня.
Она перевернулась на спину, качнула висящий над ними фонарь. Тени затанцевали на ткани палатки.
— Я не знаю, кто её написал, и кто исполнял. Я даже не знаю, о чём она. Её очень любила мама… Пела мне вместо колыбельной.
“Юнэ ви дамур
Кё лён сэтэ жюрэ
Э кё лё тан
А дэзартикюле
Жур апрэ жур
Блесэ мэ пансэ”
Запела она тихонько, потом всё громче, и громче… Она встала и упёрлась взъерошенной головкой в свод. Раскинула руки в стороны, как оперная певица и, качаясь, пела уже в полный голос:
“Карэн орэвур
Нё пётэтрэн адьё
Жё ви дэспуар
Э ман рэмэ задьё
Пур тё рёвуар
Этэ парле ранкор
Этэ жюрэ ранкор”
Она хмурила брови, но пафос песни смывала счастливая улыбка. Дидерик схватил её под коленки и повалил на себя.
— Ты знаешь французский? — Шептал он, ловя губами её губы.
— Нет, — смеялась она, притворно отбиваясь, — если много лет засыпать под одну и ту же песню, запомнишь её на веки.
— Я почти поверил, — смеялся он, обхватив руками и ногами её изгибающееся тело.
— Мне можно, мне верь, — говорила она.
Адель вжалась в него изо всех сил и шепнула на ухо:
— Дидье… Тебя бы звали Дидье…
Он откинул голову, недоумённо вглядываясь в её смеющееся лицо.
— Если б мы были французами, тебя звали бы Дидье, — пояснила она.
— А тебя?
— А меня всё равно Адель. Дидье и Адель…
Поздно ночью она открыла глаза. Дидерик тихо сопел рядом. Тихонько, чтобы его не разбудить, Адель выбралась из палатки, накинула его куртку, привычно сунула в карман фальшфейер.
Эвакуация
Она не рассказала Дидерику, не успела. Последний раз эту песню она слышала за день до отлёта с Земли. Мама напевала её, упаковывая вещи. В перерыве между куплетами она смертным боем билась с отцом. Мамины книги против папиных удочек и блёсен. 10 кг на человека, надо выбирать. Крепкими, натруженными руками мама распихивала вещи в пластиковые коробки, и её загорелое запястье пересекала яркая белая полоса.
Когда составляли списки, все получили такие бумажные браслеты с названием своего корабля. Адель хорошо помнит свою худую руку, перетянутую полоской бумаги с русскими буквами "Гроот Зимбабве". Проклятый летающий гроб.
