– Бодрит, – сказала Наоми.
– Даннелла почище иных пивоваров, – улыбнулся Алекс, откидываясь на спину, чтобы видеть лозы и небо над ними.
– Ты, похоже, поладил с местными.
– Они неплохой парод, – ответил Алекс. – Не заводи разговоров о суверенитете – и все в порядке. Да и так в порядке, просто они слишком много о нем болтают. Пашут по перепаханному.
Он дотянулся до шампура, перевернул. Высоко над ними что-то потревожило один пузырек, он загорелся желто-зеленым огоньком и опять потемнел.
– Хорошее дело – взаимопонимание, – согласилась Наоми. – Фригольду на время придется принять вид благовоспитанной, послушной маленькой колонии.
– Без проблем. Совет держится позиции «Враг моего врага… да здравствует Лакония, долой гнет Союза». Во всяком случае, на ближайшее время. Вообще-то, по-моему, они весьма довольны нашим появлением. Фригольд с самого основания рад вставить палки в колеса любой власти.
– Это не так приятно, когда относится к тебе самому.
– Правда?
Алекс пальцем проверил мясо, ущипнул и отпустил, проворно, чтоб не обжечься. И передал шампур Наоми. Та помахала им в воздухе, остужая, стянула с конца первый кусочек и отправила в рот. Пригоревший краешек был хорош. Пропитавшие мясо пряности – еще лучше. Она медленно жевала, позволяя себе насладиться вкусом.
– Как думаешь, продадут они нас?
– Со временем – наверняка, – весело кивнул Алекс. – Но не сразу. И, скорей всего, не задешево, уж очень мы им по душе.
Ее план был рассчитан надолго. Иначе нет смысла. Мощь Лаконии выглядела сокрушительной. Силой без слабых мест, не имеющей соперников. Но это иллюзия. Земля тоже когда-то казалась такой, во времена, когда Наоми девчонкой наскребала крохи на жизнь в Поясе. И Земля тоже такой не была.
Им придется ждать. Наблюдать. Быть тихими и незаметными. И оставаться начеку. Рано или поздно Лакония обнаружит свое слабое место. А до тех пор – выжить. Менять батарейки на пиво. Завести дружбу с поселком. Вместе с Бобби и Амосом раскалывать тайны «Предштормового». Держать «Росинант» в форме и не давать себе впасть в отчаяние. Дел хватит, чтобы занять день. Должно хватить.
– Где там Бобби? – спросил Алекс.
– М-м-м?
Вторым шампуром он указал в проглянувшее между лоз ночное небо.
– Одна из звезд – не звезда, верно? Я к тому, что она же от нас видна, нет?
Наоми подняла взгляд к звездному ломтику. Диск галактики здесь выглядел так же, как в системе Сол, хотя созвездия были чужими. Эффект параллакса – она знала, что работы по картированию систем уже начались. Видела однажды карту: кляксу из соединенных вратами систем. Тринадцать сотен звезд в трехсотмиллиардной галактике. Они сбились в кучу – звезды в системе врат. Две самые дальние отстояли друг от друга едва ли на тысячу световых лет. Меньше процента галактики, но и это невообразимо далеко.
– Смотри на хребет. – Наоми указала пальцем. – Видишь скалу, что похожа на согнутый палец? Как округлая костяшка?
– Ага, вижу.
– От нее вверх и чуть вправо. Там три звезды почти в ряд. Средняя – это Бобби.
– Хм-м, – протянул Алекс и притих.
Он больше не пел, но иногда Наоми ловила в его дыхании тихое мычание, несколько нот. Заговорил он через добрых пять минут:
– Интересно, где среди них Марс.
– Система Сол? Не знаю.
– Я думал про Кита. – Алекс сделал еще глоток пива. – И о Жизель, пожалуй, но больше о нем. У меня там сын. Он только начинает жизнь. Взрослую жизнь. А меня рядом нет. Хотя не знаю, был бы с меня толк… в смысле в его возрасте я пошел во флот, а Земля и Марс заслоняли остальную вселенную. Ему придется искать свой путь.
– Так всегда бывает, – отозвалась Наоми.
– Знаю. Каждый мальчишка должен понять, кто он без папы с мамой, и все же…
– И с историей так же. Марс до Соломона Эпштейна. Земля до мореплавателей. До аэропланов и после них. Когда мы открыли, что пищу можно выращивать. Вечно что-то меняется.
– Просто до сих пор меня это не касалось, – протянул Алекс, подчеркивая безутешную нотку в голосе.
Они засмеялись хором. Вспыхнуло и погасло полдюжины листьев-пузырьков. Наоми не знала, что их зажигает, но смотреть было приятно. В животе поселилось уютное тепло. Наверное, от нива. Или от мяса – она ведь неожиданно для себя почти все съела. Или от чувства, что лежишь среди ночи под звездами в воздушном океане, который не иссякнет, не утечет за борт. Это внушало ощущение надежности, какого не давали самые лучшие станции.
– А я так же думаю о Джиме, – заговорила она. – Не то чтобы он вступал во взрослую жизнь. Просто он всегда хотел увезти меня к себе на Землю. Показать, какова жизнь на планете. А теперь вот я узнала, а его нет.
– Все с ним будет хорошо, – утешил Алекс. – Как всегда.
– Знаю, – сказала она вслух, но оба поняли невысказанное: «может быть».
Что-то вломилось в кусты, тоненько заскулило и выломилось обратно. Такое повторялось достаточно часто, чтобы они перестали замечать. Алекс, допив пиво, припрятал пустую бутылку обратно в мешок. Выпрямился, вскинул руки, похожий в свете огня на древнего жреца.
– Надо бы все это подключить, – заметил он, встряхивая мешок с иссякшими батарейками. – Я обещал завтра вернуть. А потом, пожалуй, заночую в городе, если ты не против побыть одна.
– Совсем не против, – сказала Наоми. – Бобби прислала новые данные. Поработаю с ними. Все равно я была бы плохой компанией.
– Тушить костер?
Наоми покачала головой.
– Не надо. Я потушу, когда буду уходить. Я что-то объелась. Посижу еще немножко.
– Ладно. – Алекс побрел к люку. Залез в шлюз, и, прежде чем люк закрылся, Наоми снова услышала песню.
Она откинулась навзничь.
Все меняется и будет меняться впредь. Эта мысль ужасает, когда все хорошо, а сейчас утешала. Как бы там ни было, можно не сомневаться: таким, как сейчас, положение не останется. И, если она покажет себя умной и ловкой, если ей повезет, она сумеет повлиять на новые перемены. Или воспользоваться ими. Она найдет Джима, надо только быть терпеливой.
Лоза, оторвавшись от скалы, поплыла по ветру, которого здесь, внизу, не ощущалось. Наоми проследила, как плеть метнулась к юго-востоку, на миг сцепилась с другой, расцепилась и поплыла дальше. На ее месте проглянули новые звезды: блестящие сквозь века или десятилетия, случайно упавшие сюда и сейчас лучи.
Наоми задумалась, нет ли среди них Лаконии.
Эпилог
Дуарте
Уинстон Дуарте смотрел на игравшую у фонтана дочь.
Терезе уже исполнилось десять, и она почти догнала ростом свою мать. Девочка возилась с пластилиновым корабликом, самостоятельно открывая связь между формой и плавучестью. Она создавала и переделывала суденышко по собственному проекту. Придумывала формы не только эффективные, но и наиболее эстетичные. Чтобы плавал, и слушался руля, и притом был еще и красив. Ее гувернантка, полковник Илич, сидела на краю фонтана, разговаривая с ученицей. Направляя ее мысли и помогая связать труд своих рук с уроками математики, истории, искусства.
Дуарте не знал, понимает ли дочь, как одиноко ее детство. В здании государственного совета были помещения для детей – позволявшие жить, работать, учиться, пока родители направляют механизм империи, но большая часть классов – как и рабочих кабинетов – пустовали. Они готовились для поколения, которое только народилось. Терезе не повезло со сроками. Когда-нибудь по улицам и паркам Лаконии будут бегать дети, но Тереза к тому времени станет взрослой.
Девочка наклонилась, спуская на воду свой последний проект. Илич о чем-то спросила ее. Тереза ответила. С такого расстояния Дуарте не слышал разговора, но увидел, как дочка по-другому перехватила лодочку. И больше того, увидел перемену в ее сознании.
Это началось совсем недавно, и он еще не решил, как к такому относиться. Что-то, когда девочка глубоко задумывалась, изменялось в рисунке ее головы. А когда работала с пластилином, захватывало и ее руки. У Илич это тоже проявлялось, хотя с меньшей силой. Из всех перемен его восприятия это было самым интересным. Дуарте подозревал, что в некотором роде видит мысль.
