Но самого губернатора уже никто и никогда не выбирал — его всегда присылали с Земли и обязательно дворянина. Оттого и колонии России процветали и крепли, а не хилели и разрушались, как было бы, окажись у власти случайный человек, не владеющий искусством управления.
Так что сейчас Игорь был главным человеком в отряде, и все решения принимал он. Не окажись он в школьном автобусе в тот момент, когда сипы устроили засаду на шоссе, главным был бы Серёжка. Хотя, без Игоря им бы, скорее всего, не удалось выжить. Но если бы всё-таки удалось, вот тогда бы командовать уцелевшими должен был бы Клёнов. Колька Шаров и Костик Румянцев хоть и старше на год, но они рядовые пионеры, а Серёжка — звеньевой, это важнее. Пионерские звания тоже просто так не даются, их надо заслужить. Но уж если заслужил, то оно обязывает. Например тому, чтобы брать ответственность на себя, когда рядом нету тех, кто старше тебя по званию. И пришлось Серёжке самому решать, что делать с этими странными ребятами. А как решишь, если они настолько странные, что кажутся, как иногда говорила мамка, "не от мира сего". Ну не мог нормальный русский мальчишка нести такую чушь, как Никита:
— Да обыкновенно не разбираюсь. В жизни в руках не держал, только в музее видел и всё. Я им просто не интересуюсь.
Нет, каково? Скажи раньше Серёжке что он такую чушь услышать может, он бы рассмеялся и не поверил. Но вот он Никита, идет рядом и трещит, как настоящая сорока (этих птиц, как и многих других, завезли на Сипу с Земли и они здесь отлично прижились).
— При чём тут «интересуюсь», "не интересуюсь"… — попытался честно объяснить Серёжка. — Я, между прочим, тоже не интересуюсь. «Интересуюсь», когда у тебя коллекция. Когда среди ночи разбуди, а ты с закрытыми глазами соберешь и разберешь любую модель за армейский норматив. Вот это я понимаю, интерес. Но просто уметь пользоваться оружием на уровне БГО должен любой русский мальчишка.
— Кому должен? — спросил Никита.
— Чего? — Серёжка даже остановился, уставившись на нового знакомого круглыми глазами.
— Я спрашиваю, кому должен каждый русский мальчишка?
— Как кому…
Этот вопрос в голову Серёжке никогда не приходил. На какой-то момент мальчишка почувствовал себя как та самая сороконожка, которую спросили, с какой ноги она начинает движение. Бедная букашка так навсегда и осталось на месте, не сумев найти ответа на внешне простой, но коварный вопрос. Но Серёжка был не букашкой, а человеком. И ответ он нашел, вовремя вспомнив один из рассказов Игоря:
— Себе должен. Потому что оружие делает человека мужчиной, а без него он раб.
— Какой дурак тебе это сказал?
— Сам ты дурак, — у Серёжки всё сильнее чесались кулаки, чтобы хорошенько вздуть этого недотёпу.
— Если отберу у тебя оружие, ты моим рабом станешь, да?
— Попробуй, отбери, вояка, — хмыкнул пионер.
— А ну, стой.
— Чего? — Серёжка не понял, но остановился. Остановились и идущие позади старшие вместе с андроидом.
— Значит, если отберу у тебя оружие, ты станешь моим рабом? — повторил Никита, воинственно поблёскивая глазами.
— Попробуй, отбери, — снисходительно-дерзко ухмыльнулся Серёжка.
Того, что произошло дальше, он понять просто не успел. Вроде бы только что мальчишки стояли друг напротив друга, и ППК висел на плече, а теперь сам Серёжка уже валялся на траве, а Никита держал в руках и с деланным любопытством рассматривал пистолет-пулемёт. Хорошо хоть, что держал дулом вниз. Конечно, оружие было на предохранители, но в неумелых руках это не гарантия.
Потом глянул на Серёжку в точности таким же взглядом, каким Серёжка буквально только что смотрел на него и поинтересовался:
— И что теперь?
— Тебе просто повезло, — буркнул в ответ пионер, поднимаясь на ноги. — Я не ожидал, вот и всё.
Серёжка отлично понимал, что говорит неправду, но сил признать своё поражения у него не было.
— Да ну? — сощурился Никита и протянул Серёжке ППК. — Может, хочешь ещё раз попробовать.
Приняв оружие, пионер положил его на траву и с вызовом в голосе предложил:
— А рискнешь нападать, если я нож достану?
Никита только плечами передернул:
— Да пожалуйста.
— Это может быть опасным, — прогудел Робик.
— Действительно, Никита, ты что-то развоевался, — попытался внести умиротворение Валерка. Но куда там.
— Валер, мы с Серёжкой сами разберемся. Правда?
— Точно, — согласился пионер. Теперь-то он уж твердо решил не отступить. Пистолет-пулемёт должен стрелять, а стрелять в Никиту Серёжка уж точно не собирался. Но проучить его надо было. Чтобы не… Чтобы… Да какая разница, чтобы что…
Нож легкой блесткой выскользнул из ножен, пластиковая рукоятка привычно легла в ладонь. Серёжка, чтобы показать, как он умеет владеть оружием, пару раз ловко провернул его в пальцах, затем перебросил из руки в руку. Никиту это, похоже, не впечатлило. Единственное, что он сделал, это выскользнул из своих шлёпок, которые Серёжка при первом взгляде издалека принял за сандалии. Это было, конечно, правильно, шлёпки обувь для небыстрых прогулок и только. Но всё равно Серёжка был уверен, что сейчас заставит противника капитулировать. Он атаковал резким быстрым ударом сверху, но опять, прежде чем что-то понять, кубарем полетел на траву.
Никита звонко рассмеялся:
— Хватит или ещё?
Красный от напряжения и злости, тяжело дышащий Серёжка вскочил на ноги и опять бросился в атаку. Теперь он попытался атаковать горизонтальным ударом, но получилось ещё хуже… Никита легко перехватил запястье и одновременно продвинулся вперед, ударив Серёжку пяткой под колено. Тот не удержался, повалился на спину, а Никита придавил его сверху, да при этом так ловко и умело, что рука с ножом оказалась перекинутой через его согнутую в колене ногу. Поднажал на запястье и нож сам вывалился из невольно распрямившихся пальцев.
— Ну что, признаешь себя рабом? — поинтересовался победитель.
— Нет! — Серёжка с поражением не смирился. Он отчаянно вертелся, пытаясь вырваться, но тщетно. Противник, как и сам Серёжка, был парнишка хоть и худой, но крепкий и сильный. Так что вывернуться не удавалось. А Никита всё сильнее нажимал на запястье, локоть и плечо пронзила острая боль.
— Признаешь рабом?
— Нет!
Никита поднажал ещё. Серёжка скрипнул зубами, тело невольно выгибалось в дугу. Но мальчишка даже и не думал о том, чтобы сдаваться. Он сам не помнил с каких лет, но твёрдо знал, что признание себя рабом хуже смерти. Даже в букваре, по которому он осваивал грамоту, рядом с простыми, но почему-то накрепко врезавшимися в память предложениями "МАМА МЫЛА РАМУ" и "МАША ЕЛА КАШУ" было написано "МЫ — НЕ РАБЫ. РАБЫ — НЕ МЫ". И это врезалось в память так же крепко.
