— Что… — повторил Кадык, — мужик мужика душит… да еще так жутко… двумя пальцами… тот дергается и на меня… прям мне в глаза… выпучил, блин, вот лопнут… — представь, как я очканул?!!
Он сам тяжело дышал, вспоминая кошмарные впечатления.
— В общем, кто душил, я не видел, — продолжил он глухо, — но вот того разглядел… лучше бы не смотрел я… Усы торчком… рожа… что твоя сигарета — красная, жуткая… Концы отдавал… Ну я от мокрухи стараюсь подальше лежать… Напугался от неожиданности я, понимаешь? Рванул нанки кверху… да за поребрик сапогом зацепился… грохнул немного. Вот, думаю, слышал он, мокрушник, значит, что кто-то по крыше шарится… А дальше сплоховал — полез к последнему вагону, где турель, думал, там схоронюсь на время… а тут… зарница сверкнула — вижу: сидит кто-то… в темноте не разобрл… На шухере, наверно, в другом вагоне кто-то был… тут уж я совсем переконил, чуть не побежал назад, к локомотиву… Вот… Есть перехотелось… А пока бежал, дверь в последнем тамбуре буфетного вагона лязгнула — видать, жмура выкинули… А мож, еще чего… Так я топал, что в трансформаторе меня и замели обратно… Вот…
— А кто душил, ты не видел? — спросил я, стараясь быть спокойным.
— Не… — покачал тот головой, — мужик какой-то или баба, но крупная… приземистая…
— А ножа в зубах у тебя не было? — вдруг спросил я.
— Какого ножа?! — Кадык вытаращил глаза. — Я с притыкой не дружу! Понял? Я — вор…
— Ладно, — успокоил я его, — понятно… А с чего ты решил, что тебя грохнут-то, если ты убийцу не видел?
— Так эти… — Кадык досадливо крякнул. — Машинисты, итить их в душу, через весь состав меня с браслетами провели — уж то-то мокрушник заметил, небось смекнул, что я по крыше лазил-то. Ну… А откуда он знает, что я его аватарку не срисовал?
— Да… — протянул я… — Волосы длинные были у убийцы? Почему про бабу подумал?
— Я ж секунды смотрел… силуэт покатый… такой… Ну не знаю — на улице ночь, а в тамбуре тусклый свет, я тени только видал, просто этот… ну… кого решали… К стеклу лицом привалился… тому через плечо…
— А тот, кого душили, как выглядел? — спросил я.
— Ну… — кивнул Кадык, — ворот комбеза серый, с нашивками, типа машинистский, в усах еще… щекастый такой…
— А время можешь сказать? — спросил я.
— Ну… — протянул Кадык… — я только потом глянул — четыре было примерно…
— На последний вагон точно не лазил?
— Зачем! — Он выпучил глаза. — Я от таких джипегов здорово очканул — и назад, в трансформатор… Дык я что толкую-то… — Он как-то сник, опустив плечи. — Замочить меня могут, боюсь…
Я вспомнил Дронову, которая тоже опасалась за свою жизнь.
— Не переживай, Кадык, — сказал я, усмехнувшись. — Там, в турели, сидела наша туристка, которая сама тебя до смерти перепугалась, а убийца тебя не видел, разве что догадался, да и то — вряд ли…
В дверь деликатно постучали.
— Да! — громко сказал я.
Дверь отъехала вбок, и на пороге появился Хмурый, рыжий и доктор, который осматривал труп.
Рядом топтался неопределенного возраста мужчина с розовыми веками и лихорадочным блеском желтых глаз. Волосы на голове его напоминали картину неизвестного художника «Взрыв на макаронной фабрике».
— Ну что? — с порога гаркнул Хмурый. — Признался наш сирота? Он тут шухер устроил?
— Все нормально, — сказал я, — пока помогает человек.
— Да! — крикнул Кадык. — Ворье не мочит!
— Тихо ты! — хлюпнул носом рыжий.
— Пошептаться бы, Странный, — сказал Хмурый на полтона ниже.
— Пошли…
— Значится, так, — сказал Хмурый, когда мы уселись в купе покойных (именно «покойных», так как я уже отчетливо понимал, что бригадир поезда Джеймс убит, и даже свидетель этого есть), — Серый, — он кивнул на доктора, — со жмурами мало дела имел, но мужик он башковитый оказался…
Серый благодарно кивнул:
— Я просто подумал, узнав про газовую гранату…
Хмурый остановил его жестом.
— Так вот, — продолжил Хмурый, — он, то есть Серый, время убийства определил примерно — от двух с небольшим до трех…
— От двух до трех утра, — вставил Серый.
— Я и говорю… — вновь нахмурился Хмурый. — Но мужик-то он башковитый, это я говорил: нашел он химика с шахты.
Тут невзрачный человек с выброшенными к небу космами серо-желтых волос кивнул и часто замигал красноватыми веками — губы его слегка невралгически задергались…
— Говори, — повелел Хмурый.
— Вот! — сказал химик. — Именно, именно!
Все воззрились на него.
— Я посмотрел этот ваш баллончик. — Тут он непонятно чему улыбнулся. — Это же паралитик… Да…
Он опять кивнул как бы сам себе.
— У меня есть «Спектр-7», — продолжил он.
— Это что такое? — спросил я.
— Это отличнейший спектроскоп девятого поколения, — пояснил он, — частично я его доработал: газовый анализатор…
— Давай, профессор, не запаривай, — проворчал Хмурый.
— Я хочу сказать, — сверкнул глазами химик, — что этот Си-Эр-девять является О-этил-Эс-четыре, диизопропиламиноэтилметилфосфонат, группы «эр», последнего поколения, и…
— Ну не все здесь Менделеевы-то… — недовольно прервал его Хмурый…
— В общем, так, — кивнул химик, — в газовых гранатах типа «Вэ-9, Эр-Си» используется особый реагент, вступающий в контакт с кислородом и являющийся своего рода окислителем и катализатором…
— Короче, Менделеев! — не выдержал Хмурый…
— Я просто говорю о консервантах фосфатной группы…
Повисла пауза, прерываемая только скрежетанием зубов Хмурого и хлюпаньем красного носа рыжего.
— В общем, «Спектр-7», — сказал химик, вздохнув, будто распрощавшись с надеждой на понимание публики, — помог мне определить, когда из баллона вышел газ…
— Когда? — невольно вырвалось у меня.
— Есть небольшая погрешность, — как-то жеманно ответил тот, — но могу заявить, что это было между двумя десятью и двумя сорока…
— Ошибки быть не может? — вновь спросил я.
— Вот вся ошибка, — картинно развел он руками, — тридцать минут…
— Тридцать минут… — повторил я, — понятно, это очень важно…
Я снял с пояса недавно обретенный планшет и начал забивать туда полученную информацию.
— Что тебе «зэка» сказал? — Хмурый тронул меня за рукав.
— Видал кой-чего, — махнул я рукой неопределенно…
— Ну? — Казалось, Хмурый понял, что я что-то недоговариваю.
— Ничего особенного, — ответил я, вставая. — Вот вы выяснили важнейшую вещь: время газового отравления. Сколько понадобится, чтобы человек в купе задохнулся?
