— Это умеет делать Блэк. Вы на него намекаете? — спросил Альбертон.
— Не обязательно, — сказал Голдман. — Открыть мог каждый, мы не знаем всех навыков каждого члена экипажа, мы даже о себе мало что знаем.
— Это верно, — согласился Фейн.
— Вы знаете, — сказал Альбертон, — когда я искал Блэка, то обнаружил его в коридоре. Мне он показался странным.
— Что именно вас удивило? — спросил Голдман.
— Он был чем-то озабочен, — ответил Альбертон. — Как будто он что-то искал или о чем-то размышлял. В его руке были инструменты.
— Ладно, — сказал Голдман, — давайте вернемся к трупу. Крофтон умер за дверью, мы не видели, как это произошло. Этот беспорядок свидетельствует о…
— Есть еще одно обстоятельство, — добавил Фейн, — я заметил, что Крофтон был ярко выраженным педантом. Помните, как он вышел из себя, когда кто-то разбросал на кухне столовые принадлежности?
— И, что отсюда следует? — спросил Альбертон.
— Пока не знаю, — ответил Фейн, — но этот беспорядок вряд ли ему понравился.
— Как и его собственная смерть, — добавил Голдман.
Альбертон поднялся на небольшой стол у кровати. Одной ногой он опирался на выступ в стене, предназначенный для выдвигания панели управления мультимедийной сферой.
— Давайте снимем его тело с петли, — предложил Альбертон, — это не должны увидеть члены команды. Верно, они и так все подавлены и напуганы последними событиями и смертью бедной Хейли, — сказал Фейн. — И кто только мог так бесчеловечно поступить?
Они, молча, спустили тело и прикрыли его простыней.
— Эти преступления мог совершить каждый, — сказал Голдман. — Все мы, если верить последним прочитанным записям, преступники. От нас отказался весь человеческий мир.
— Но ведь это дело рук человека, — сказал Фейн. — И этот убийца один из нас.
— Крофтон мог и сам совершить самосуд над собой, — предположил Голдман.
— Вы правы, — сказал Альбертон.
— Но нельзя исключать и убийство, — добавил Голдман.
— Давайте тело перенесем в шестой отсек, там похолодней будет, — предположил Альбертон. — Затем…
— Что затем? — спросил Фейн.
— Тела Крофтона и Хейли нужно похоронить, — сказал Голдман.
— Согласен, — добавил Альбертон.
— А как же улики? — спросил Фейн.
— Это ведь убийство. Хейли убили. Допустим, что Крофтон сошел с ума и повесился, но ведь Хейли… Или вы считаете, что и она могла…
— Нет, конечно, нет, — ответил Голдман. — Убийца на свободе, но ведь тела начнут разлагаться.
— Мы можем оба тела поместить в холодильник, — сказал Альбертон, — я видел такой недалеко от шестого отсека. Понизим там температуру.
— Хорошо, — подтвердил Фейн.
Тело отнесли в шестой сектор и положили рядом с телом Хейли. Фейн, раскрыв широко глаза, смотрел на трупы, он словно пытался найти ответ на вопрос: кто их убил.
— Если не считать крови на теле, то они выглядят как живые, — сказал Фейн.
Альбертон подошел к трупу Крофтона и похлопал по его груди.
— Этот парень, мог быть прекрасным мастером по приготовлению коктейлей, но… — он услышал какой-то странный перетирающийся звук, раздававшийся из-под одежды покойного. — Что это?
— Вы что-то обнаружили? — спросил Фейн.
Голдман подошел к трупу и расстегнул рубашку на груди.
— Я опасался этого, — внезапно подавленным голосом, наполненным тревогой, — сказал Голдман.
Он вытащил из-под одежды трупа белый лист бумаги.
— Этого не может быть, — буркнул Фейн.
Альбертон и Голдман внимательно осмотрели лист бумаги.
— Небольшое багровое пятнышко, здесь на углу листа, — сказал Альбертон.
— Правая ноздря Крофтона покрыта кровью, — сказал Голдман. — Возможно, у него перед смертью пошла кровь из носа. Этим объясняется появление крови на стене, в его комнате и на этом листе. Ее не так много. Потом он повесился.
— Но ведь, что-то его заставило это сделать, — сказал Фейн. — А этот лист, он вам ничего не говорит?
— Такой же лист мы обнаружили на теле Хейли, — сказал Голдман.
— Пусть эти листы хранятся у вас, — сказал Фейн. — Это Альбертон доказательство и улики.
— Я дам вам небольшую папку, — сказал Голдман, — в ней можно хранить бумагу.
— Как врач, что вы можете сказать о Крофтоне? — спросил Альбертон.
— Я могу лишь предположить, что его рассудок помутился.
— Сумасшедший? — невольно выговорил Фейн.
— Да, но, что это вызвало, я пока не решаюсь предполагать, — добавил Голдман, — разве что, последние события могли это вызвать, но я в этом не уверен. Все мы напуганы, но ведь мы не убиваем себя из-за этого. А этот лист бумаги лишь свидетельствует о том, что это второе жестокое убийство.
Блэк находился в толпе людей, они окружили его и почтительно смотрели на него. В небольшом, но богато обставленном зале в окружении людей прибывших на какое-то торжество, находился ничего не понимающий Блэк, его словно заволокли на чей-то праздник и бросили в середину ликующей толпы. В этом окружении он все же понял, что он и есть гвоздь программы. Все расступались перед ним, почтительно кланяясь. Он уже перестал беспокоиться и чопорно шел вперед.
— Это все для вас, — звучали голоса из толпы, их приятный шепот ласкал ему душу.
— Этот приз ваш и только вы достойны.
— Смотрите, это тот парень, что выиграл.
— Вот счастливчик, — с упоением, граничащим с восхищением, глядели они на него.
Несмолкаемый гул наполнял зал, внушая Блэку о его значительности. Он избранный, ведь ему посчастливилось выиграть приз.
В недоумении, но заинтригованный он чопорно прошел к белой двери, куда ему указывали расступающиеся в стороны люди. Их дорогие костюмы и нарядные платья внушали солидность и важность этого мероприятия. «Не к самому ли королю или президенту его пригласили? — думал Блэк, направляясь к двери». Но у самой двери, прежде чем открыть ее, он услышал за своей спиной змеиный шепот: а он ведь не единственный, у него есть конкурент.
Как только смысл этих шипящих слов донеслись до сознания Блэка, так в его сердце сквозняком проникло беспокойство, словно черная змея завести вползла в него. Он занервничал, запаниковал. Почему это он не единственный, кто получит приз? И кто это второй, который может забрать у него надежду на богатство или титул, а может и что по более того? Нет, он решительно должен собраться и сделать все, на что способен только человек, и выиграть этот приз. Ведь он был у него уже в руках, если бы не этот второй претендент. Он так никогда еще в своей жизни скверно не чувствовал себя. В его сердце словно какая-то змея пробралась и своим скользким черным и отвратительным телом сжимала его, не давая дышать. Она уже пробиралась в его кипящий разум, когда перед ним два красивых высоких и важных швейцара открывали массивные белоснежные двери.